Поднял Мороз свою палку и медленно вдоль ряда пошел. Я шепчу мысленно: «Дедушка, миленький, тут я!» Уж он совсем близко, и р-раз – посох прямо на меня показывает!
– Вот она, внучка моя!
Узнал! Вот это волшебник! Я вскочила обрадованная, и сердце наполнилось надеждой – сладкой и кипучей, как газировка.
За ёлкой на меня накинули поверх платья голубую атласную шубейку, расшитую узорами, и такую же шапочку. И стала я Снегурочкой. Мы с дедом всех снеговиков и снежинок обратно в детей переколдовали, ёлку зажгли, и такое веселье пошло, что даже Злая Вьюга подобрела и сделалась Метелицей. Потом дед Мороз подарки всем раздавать стал. Я ему помогаю, а сама смекаю, когда ж мою просьбу сказать?
Оделили всех. Напоследок опять в хоровод встали, да с песней – кружимся, кружимся… Смотрю, а дедушки-то и нет. Исчез! Из зала выбежала – никого. Только шаги вдалеке: туп-туп, туп-туп… Скорей туда – бегу, душа выскакивает: неужто, думаю, упустила? Вот дверь в глубине приоткрылась, светом по стенам плеснуло – там он!
Я следом за ним ворвалась, малиновую шубу увидела. Хочу слово сказать, и не могу – язык присох. В комнате разные пальто навалены, тут же открытые коробки с акварелью валяются, клочки грязной ваты и оторванная борода на стуле висит…
– Ух, жарко как! – говорит дед Мороз голосом Анныванны и стягивает шапку. А под ней пучок жиденький и шея вся красная. Я ахаю – она оборачивается:
– Ой, – говорит, – подарок-то я тебе не отдала, забыла…
Я пячусь, и без единого звука вываливаюсь за дверь.
Назад в зал, где у блестящей ёлки всё еще широко разливается и бурлит баян, идти неохота. Зачем, если всё – всё кругом обман?! Значит, не будет никакого чуда, убито думаю я, стоя за дверьми, некому его совершить. И бабушка все равно будет болеть, сколько ни пой песни… От этой мысли внутри делается пусто и холодно, как в коридоре. И хочется реветь. Но это так глупо – (поверила – дура, дура!), что я не решаюсь.
После праздника Клавсергевна и Аннаванна (уже в обычном платье и со следами плохо смытой краски на толстых щеках), помогают нам одеваться. Все галдят, рассказывают ей про деда Мороза, она хохочет. Улучив минутку, сует мне положенный кулек с конфетами и свойски подмигивает, чтоб, значит, я и дальше помогала ей всех обманывать. Мне противно, хотя она же не со зла. Хочется уйти поскорей, и в дверях уже толпятся родители.
На другой день, как стемнело, идем проведывать бабушку. Сине-звездная ночь лежит на макушках высоких сугробов и белых крышах, овеянных печным дымком. Снег сахарно похрупывает под валенками, будто я леденцы топчу. Скованная морозом улица пуста, и дальние желтые фонари на ней кажутся такими одинокими.
До бабушкиного дома уже близко. Вижу его высокую горбатую крышу и нашу калитку – как она открывается и оттуда выходит кто-то большой в распахнутой дохе и без шапки. В руках у него что-то тяжелое – может, мешок? Слышно,