За оградой – воля. Бабочки порхают над малиновыми чубчиками репейника, осы трудолюбиво гудят – хорошо им, у них тихого часа не бывает. Иду медленно, раздвигая лопухи и ветки, землю осматриваю. Хорек конечно где-нибудь тут. В самой гуще зарослей, в непролазном сплетенье ветвей, чуть не ступаю в прикрытую хворостом ямку, но вовремя отдергиваю ногу – там шевелится и пищит скрипучими голосами серый клубок.
Я охнула и присела. И сразу узнала их. Они как тот зверь, только мелкие с тупыми розовыми рыльцами – хорёчки, хорьчата? Очень хочется погладить, но едва я протянула руку, малыши дружно разинули рты с острыми, как иголки клычками, и я испуганно отдернула пальцы – цапнут еще!
Вынула из кармана котлету, разломила ее и положила недалеко от норы. Потом уселась в сторонке и стала терпеливо ждать. Хорек явился внезапно, я даже не видела, откуда. Небось, учуял котлету. Он сразу схватил кусок и унес под валежник – слабый писк, доносившийся оттуда, стих. Второй кусок хорь съел сам – быстро и жадно. Я счастливо вздохнула, и не успела выдохнуть, как он уже исчез, оставив в воздухе тающую вонь.
В ту же секунду я осознала, что давно уже слышу в отдалении за спиной чьи-то крики. Выглянув из лопухов, удивилась – на нашем участке полно народу: бегают, заглядывают всюду, орут. В прятки играют, что ли? И тут увидела, как Клавсергевна остервенело трясет калитку, на которой болтается и гремит ржавый засов. Наконец, она его оторвала и, ломая репейник, кинулась ко мне. Назад она тащила меня за ухо, и вопила, не смолкая. Сбежались все.
Оказалось, тихий час давно прошел. За полдником меня хватились, стали искать. Я объяснила, что не хотела сбегать из сада, но про зверя решила молчать. А то большие его изловят и прибьют. Говорю, Машку искать ходила.
– Ишь, чего выдумала, – клокотала Клавсергевна, мотая своими, будто золой присыпанными, кудрями, – вона Машка, с обеда под крыльцом дрыхнет! Тут началась такая руготня и побранка, что я заревела. И долго еще всхлипывала в углу, куда меня поставили до самого вечера.
– Будешь знать! – злорадно сказала Клавсергевна и добавила, что никогда уж я не буду больше ее любимчиком.
Все убежали играть, и про меня забыли. Одна только Машка, проснувшись, вылезла из под ступенек и пришла посидеть со мной.
– Ну и ладно, Маш, – шептала я, утешаясь мыслью, что хорек и его семейство в безопасности, – зато я такого зверя видела! А они ничего не знают! И пускай!
Машка слушала внимательно, склонив голову, на усатой морде ее было написано сочувствие.
Цирк
Весь день шел теплый дождь – голубой, если смотреть на него сквозь занавеску, и зеленый, если глядеть на капли, повисшие на концах тополевых листьев. К вечеру он перестал,