Как звездная пыль в небе, среди абсолютной многовековой мерзлой темноты. То же самое видишь, бывает, если с закрытыми глазами смотреть вдаль – туманная дымка в серебряных крапинах. И одна из них будто бы сияет всегда чуть ярче, пульсирует, волнуется. Дышит.
Если закрыть глаза…
Взгляд упал вниз, за край карниза. На обочине, прибившись тесной вереницей к бордюру, дремали автомобили. Все, кроме одного единственного.
Кто-то сидел в темноте салона, только свет фар разрубал темноту двумя притушенными бледными линиями. Может, разговаривал по телефону или просто хотел побыть в одиночестве. Запоздавший домой путник.
А над головой, через тонкие домовые перекрытия, доносились слабые звуки обитателей соседних квартир.
Где-то шаркали почти неслышно тяжелой поступью, гулко бубнил телевизор, раздавались незнакомые голоса – только звук, с неразберихой неразличимых слов, – слышался плач.
Тонкий, детский, почти кошачий голосок, одинокий в томительной пустоте. Всхлипывал жалобно и настойчиво, словно требуя своим бессловесным бессилием спасения и внимания. Одно равносильно другому. Перемежался тихими паузами, запрокидывался, утопая в прочих звуках, но вновь и вновь возобновлялся с прежней силой и даже будто делался все громче и громче.
Кристина замерла, настороженно прислушиваясь. Что-то в этом плаче казалось неестественным, наигранным, будто в смешливом подражании кому-то. Пронзительное, резкое, на высоких нотах. Странным образом похожее на скрип.
Дети так не плачут.
Звук замер, опадая в прохладной тишине. Так же резко, как и появился. По стене над головой прошелся дробью торопливый топоток, спустился вниз невидимым перебором чьих-то маленьких ножек и затих в дальнем углу.
Девушка резко обернулась, с замирающим сердцем прижимаясь к промерзлой стене.
Ничего. Совсем.
Абсолютно…
Темная плитка подъезда, изрезанная потемневшими морщинками сколов, убегала в темноту узором из маленьких коричневых квадратиков. В углу вилась заснувшим удавом, от потолка до пола и сквозь них, зеленая труба мусоропровода. Застывшая створчатая пасть отдавала запахом гниения и тухлых фруктов. В углу рядом с ним – кофейная банка с окурками и рядом…
Темный комок, похожий на сваленную шерсть судорожно вздрогнул и дернулся в сторону. В темноте блеснул круглый желтый огонек-искра. Что-то темной, ощутимо давящей ладонью легко Кристине на плечи, напоминая о недавнем страхе. Густым, почти физически плотным ватным комком забралось в легкие, перебивая дыхание.
Черный ворон слабо бился и вздрагивал на кафеле, уставив на Кристину сверкающий в темноте глаз, грудь его вздымалась и нервно опадала, выдавая рваные короткие выдохи.
«Ворон – птица-вестник» – пришло откуда-то неуместное напоминание,