За окошком раздачи, едва заметно колыхаясь, как дрейфующий в океане айсберг, стояла плотная толстая тетка с похожими на паучьи лапки пальцами и сладкой улыбкой на морщинистом лице. На столе перед ней громоздилась, странновато попахивая, стопка аккуратно сложенных друг на друга приготовленных порций завтрака – комковатая, невразумительная жижа, похожая на что угодно, но только не на нормальную кашу.
«Ничего, я здесь ненадолго…»
Время шло. Кирилл старался смотреть только перед собой, не сталкиваясь с другими взглядом.
Наконец доковыряв, он отставил от себя почти нетронутый завтрак и не оборачиваясь направился к дверям. Он еще не знал, куда направляется, но нестерпимое желание остаться одному и в тишине гнало Кирилла все дальше, и он не заметил, как оказался в незнакомом и пустом коридоре верхнего этажа.
Сквозь частые окна во внешних понуро стелились скупые солнечные лучи. Чуть в стороне, наполовину скрытое от посторонних глаз боковым выступом фасада, виднелся прямоугольный вытянутый угол второго корпуса, соединенного с главным длинной крытой галереей. И светлое голубое небо. И кромка леса, тоже освещенного, прополосканного светлыми солнечными зайчиками.
Сам Дом отвергал свет как принцип.
Не осознавая себя, Кирилл опустился на пол, прижимаясь спиной к холодной стене. Ребристые капли краски, неровные маски, шершавые швы на рубашке. Любимой, клетчатой, серо-зеленой, пахнущей домом.
Стоит прикрыть глаза, как воспоминания сами возникают перед мысленным взором, словно живые туманные картинки.
…– Нет. Я не должен так делать… Это все очень неправильно!..
– У него психоневрологическое расстройство чистой воды. И лучше не становится. Ты же видел. А там ему хотя бы смогут профессионально помочь. А мы этого не сделаем.
– Возможно, ты права…
– Это специализированное учреждение со свободным распорядком. Что-то вроде летнего лагеря. Он не заметит разницы.
Знакомый голос отца пробивается сквозь заложившую уши вату, медленно, словно обрывками – слово и пауза, слово и пауза. Тяжелая дубовая дверь домашнего кабинета приглушает звуки, слова едва разборчивы. Они говорят негромко. Настойчиво-спокойная интонация и изнуренный полушепот.
Кирилл никогда раньше не видел, чтобы отец был так взволнован и чем-то расстроен. Почти никогда…
Потом другое воспоминание.
Как въезжает во двор угловатый, некрасивый пустой автобус. Приземистая пухлая женщина с прической-халой на круглой голове, одетая в болотно-зеленый комбинезон и с папкой бумаг в руках. Представляется как-то – он не запомнил. Обратил внимание только на лицо – собачье, с обвислыми уголками губ. Рубленые, скошенные черты, как у морды бультерьера.
– Вы не слушайте, что там по новостям рассказывают про этот скандал, –