На улице, в свете светлого пятна, услужливо падающего на крошечный пятачок у кованой ограды ворот, стояли двое.
Высокая женщина постбальзаковского возраста с темными, с проседью, волосами, зализанными сзади в высокий гладкий пучок.
Скуластое лицо с волевым твердым подбородком казалось навеки застывшем в помеси безразличной холодности и непробиваемой строгости. А остальные черты только подчеркивали создаваемое впечатление: идеально прямая осанка, круглые, размашистые плечи и крепкие, жилистые ноги в старомодных узконосых туфлях-лодочках.
Черная узкая юбка сидела на даме в обтяжку, светло-розовая блузка с бордовым жабо и высоким воротником под самое горло казалась идеальной в каждой блестящей атласной складочке. Да и весь ее сдержанный строгий вид был больше актуален для каменной статуи века Микеланджело, нежели для живого человека.
Мелкая худая девчушка лет двадцати, волнительно мнущаяся с ноги на ногу рядом, казалась по сравнению со строгой, непрошибаемой дамой Моськой рядом со слоном. Она была одета то ли в платье, то ли в непонятную светло-голубую ночнушку, пестрящую узором из россыпи разноцветных мелких цветочков, и поспешно накинутый на плечи махровый розовый халат.
Было заметно, что она продрогла, тщетно пытаясь согреть друг об друга покрытые гусиной кожей голые руки, но надеть халат до конца почему-то стеснялась. И так и мялась возле автобуса, ожидая дальнейших приказов.
– Быстрее, чего замер! – сзади снова раздался громогласный голос любительницы вредного питания.
Бультерьериха подгоняла его окриками, больше похожими на короткие команды, и голос ее не казался раздраженным или злым, но был низким, грубым, с помесью старательно сдерживаемой раздраженной усталости, которая словно въелась в нее целиком, от похожей на халу, залитой лаком прически до каждого шва на потертом болотно-зеленом жилете.
Еще в первой встрече Кирилл понял, что с такими не шутят. Им повинуются.
Сталь в бархатных ножнах. Или, скорее, жестких и потертых, из грубой, выцветшей на сгибах, темной кожи. Точно такой же, как и лицо коренастой Бультерьерихи.
Что-то вроде сомнения шевельнулось в груди, но Кирилл подавил его, напоминая себе, что все происходящее только к лучшему. Пока к лучшему. Потому что потом он снова окажется дома и забудет обо всем, как о необычном, немного непонятном и странном сне.
Девчушка, старательно пытаясь выглядеть милой, дружелюбно улыбнулась, но было в этой усталой улыбке что-то вымученное. И сочувственное одновременно.
За