Но место, где мы были сейчас, хоть и не являлось нам естественным домом, но оно приняло нас, как своих хозяев. И рука моя медленно зажгла свечу на тумбочке – её скоро съест рассвет, однако, спорить не было сил – энергия с улицы шла мёртвая, либо умер я, никак не сумев того заметить.
Слышу слабое сопение. Это он, тот, чей сон я так бережно сторожил, что сам спал, как с открытыми глазами. Сколько времени прошло? Два часа? Три?.. Не важно было, я ощущал это время бесконечностью. Струной, так сильно натянутой на смычке ночи. Сны не донимали меня, сквозь пелену ночного расслабления, всё, что я видел – его свет. Сейчас было холодное, повторюсь, но такое чудесное утро. Я обнимал брата, полностью отдав всё своё тепло его телу. Мягкая полуулыбка, как мёд, тянула меня содрогнуться. Он очень красив и такое ощущение, что он – это и мама, и папа. И вообще весь мир. Странно ощущать такое противоречие, вглядываясь в одного единственного человека. Но он не был просто человеком. Это Эдвине, маленький Бог. Не подобие, не странник, возгордившийся своей мудростью. Он был невинен, как маленький Бог, а впереди его ждали великие дела. И только по этим причинам я так называл его сейчас.
– Спите, звёздочки в тумане… Спите сладко, малыши. Вас укрою облаками, охраняя ваши сны. – Шепчу рядом, вбирая будто в себя мягкий ворох одеяла и простыни. От брата исходит тепло, такое, почти как каминное, приятное тепло. У него ещё не было юношеского стана, но он уже пылал своей душой, максимально мне себя раскрывая. Это странное чувство окутывало – вседозволенность, и при этом, главное, во мне горела решимость этой вседозволенности. Что именно сейчас я так называл? Возможность просто иметь его в числе живых? Наверное, отчасти. Настолько я принял своё разочарование в жизни, что всё-таки смог разглядеть то, в чём осталась моя вера.
Мне пришлось укрыть его, ведь сам я отдал всё тепло, что имел. А там я и слез, слабо шепча ему:
– Спи, Эдвине. Ты молодец, тебе нужно спать…
И я аккуратно накинул длинный халат, что нашёл в шкафу рядом. Мой путь пронёс меня к двери. Я постучал, и через минуту услышал, как тётушка открывает замочную скважину. Хотелось бы подольше полежать с ним рядом, но это было сейчас невозможной роскошью. Сон был наградой, которую я, к сожалению, ещё не заслужил.
– Я рада, что ты заботишься об Эдвине. Он слабей. Я знаю, ты добавишь отрицание в мои слова, но это ведь так – твой брат принимает всё слишком близко к сердцу.
– Спасибо вам огромное, что не оставили нас.
– Будет тебе… Как я могла, Ботта? После таких новостей! – она обнимает меня, сожаление и доброта, слившиеся в одну эмоцию полной отдачи, поселяются в ней, внушая мне чувство безопасности. – Что вы решили делать? – спрашивает Шарлотта, пока доводит меня до кухонного стола, где уже лежат пара сваренных вкрутую яиц и стоит ароматный горячий чай, возле