предложил я. Ты сидела со мной рядом на диване, и тебе было совсем неинтересно, и слушала ты вполуха, тебе надо было играть, и ты придумала прятаться. Я маленьким не любил прятки, и вот взрослым опять прятаться. Да и прятаться-то было негде – комната да кухня. Ты все равно пряталась. Я считал: раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват. Ты залезала под кровать, шкаф… Я нарочно долго тебя искал, сокрушался: «Оксанка, где ты?! Ау! Мама придет, что я ей скажу? Оксанка, где ты?» И ты отзывалась. «А, вот ты где». Потом настала моя очередь прятаться. Я встал за дверью в ванной, под кровать я, конечно, не полез. Ты меня не сразу нашла. Больше я не прятался. Неинтересно мне было. Говорят, старый что малый, только вот не получалось у меня – может, потому что я не совсем еще состарился. Я сел за стол: «Сейчас я нарисую чего-нибудь», – хотел я тебя заинтересовать, чтобы больше не играть. «Какую-нибудь каляку-баляку. Ты дом можешь нарисовать? А дерево? Давай, кто лучше нарисует дом… С трубой, чтобы дым шел». Дом ты рисовать не захотела, стала рисовать девочку – не девочку, женщину, рот большой, руки-обрубки, платье до пят… Художник из тебя был плохой, ты сама это скоро поняла и не стала больше рисовать. Я не знал, чем тебя еще занять, хотя так ли это важно, можно просто сидеть. «Давай, Оксана, я тебя покатаю, – вдруг нашелся я, – буду твоей лошадкой». Это был выход из положения, но не лучший. Я встал на четвереньки. Ты села мне на спину: «Но, но!» Я заржал, как-то само собой получилось, вырвалось. Я даже временами вставал на дыбы. Хорошо нас никто не видел. Скоро я опять устал, не так устал, как надоело. Наверное, я был взрослый до кончиков волос, и ничего изменить нельзя. Какой уж есть, прошу любить и жаловать. И вообще человек – величина постоянная, изменению не подвержен. А воспитание – пропаганда, не больше, гены берут свое, все запрограммировано природой. Я лег на диван, ты стала укрывать меня плетом, ставить уколы, чтобы я не болел. Приятно, когда за тобой ухаживают, заботятся. Кому-то нужен. Так и лежал бы себе, лежал. Звонок. Наконец-то. «Давай, Оксана, скорее, скорее», – торопилась дочь. Я помогал тебе одеваться. На следующий день ты призналась: «Здорово мы с тобой, дед, поиграли». Тебе понравилось – и мне тоже. Конечно, не все у меня получалось, плохой я, наверное, дед, но я исправлюсь, буду стараться. Как я без тебя, да и я тебе – не чужой.
Воскресенье. Оксанка долго звонила, не отпускала кнопку звонка. Мать с отрешенным видом стояла рядом. Оксанка была в зеленой курточке с воланчиками. Красные штанишки. Красный цвет – обязательно, если не штанишки, то шапочка, гольфы… Красна девица. Дочь одевалась скромно, по зарплате, на Оксанку же денег не жалела, что ни неделя – обновка.
– … Новая курточка, – сидел он на корточках, умиляясь. – Как мама тебя любит
Оксанка засмущалась. Мать, довольная, прошла в комнату, села в кресло. Он достал из письменного стола тетрадь, ручку.
– Садись, Оксанка. Напиши-ка мне… – он задумался. – Оля. Имя девочки. Всего три буковки. О-л-я. Потом мы с тобой будем играть .
– Деда…
