Несколько минут, застыв в неглиже у раковины, я перебирал всевозможные варианты. Самые безумные из них касались Мики, Ила и Крота, мол, они пронюхали, что я попал в беду, и кинулись меня спасать (фантазия – второе счастье), ну а первенство по идиотизму досталось версии с Японцем. Вот он пришел, такой красивенький, аккуратненький, в пиджачке, в джинсиках, героически водрузил меня на мое ложе (как спящую красавицу), прибрался тут быстренько, забрал свою визитку и смылся, не замеченный ни охраной, ни курящими круглыми сутками студентами. Супер-мысль, ничего не скажешь. Где там премию Шнобеля выдают?
Впрочем, ладно. Как несложно догадаться, я понятия не имел, каким образом очутился в собственной постели. То ли действительно ничего не запомнил и перелез сам, то ли от доброты душевной меня закинула чья-то доблестная рука извне. Кто знает? Может, мне вообще приснились все эти Японцы и чужие лица, а на самом деле ничего и не было. Жизнь ведь странная штука, и чудес в ней хватает, уж поверьте. С каждым днем она удивляет меня все больше и больше…
Наконец согнав грязь и цветущую рожь с не очень-то цветущих щек, я снова вернулся в комнату. Мика, как ни странно, все еще теребил учебник и даже пролистал на нем несколько страниц. К знаниям стремился парень, в чем его винить?
– Ты в порядке, изба-читальня? – обратился я к нему. – Мне минуту, и я готов.
– Да-да, – пробормотал он. – Собирайся пока, тогда и пойдем.
– Как скажете.
Я натянул трусы, свежую футболку (почти единственную без дырок и пятен от пота), подштанники, джинсы, раскопал старый волосатый свитер (бабушка, мое почтение), надел носки, причесался (рука – лучший гребешок) и на всякий случай надушился (да-а-амы). После всех описанных приготовлений, которые, кстати, заняли меньше минуты (спичка-спичка), собрал рюкзак со сменным бельем и в ожидании сел перед Микой.
– Альберт, только не говори, что ты все.
– Я все.
– Ну, блин, мне еще пару страниц.
Пока шли его «пару страниц», я вычистил ботинки, что потеплее да потяжелее, забрался в них, помечтал о светлых далях и ванильных небесах, прочитал три строчки из Паустовского и вздремнул.
– Ладно, Альберт, пойдем.
Ура! Мы вышли.
Погода, как я и предполагал, стояла отвратительная – отвратительная настолько, что мне даже понравилось. Солнце, повисшее высоко-высоко, светило ярко и озлобленно. Стены, окна, крыши и люди покрылись белой присыпкой, как кексики в магазине. И даже машины – да-да, те самые, на которые люди тратят свои последние копейки, чтобы добраться из пункта А в никуда, – зарылись поглубже в снег и казались теперь изобретением уже не великим, а безликим. Признаюсь,