Как всегда при долгой засухе, в колонке пропала вода. Таскать ведра из колодца без ворота, перехватывая веревку руками, у меня не хватает сил. Напоминать Гавриле, как давно пора наносить воды для полива, пришлось бы до тех пор, пока не созреет, напитавшись смертоносным соком, мысль о полнейшем невнимании к моей персоне плюс характерное для натур известного склада отсутствие жалости к гибнущим цветам. Так можно прийти к далеко идущим выводам. К чему все это? Надо только поднапрячься и родить укорилку:
Мы совсем про него забыли!
Он постиг, до чего мы злы.
Не полит, он торчит из пыли
И без слов говорит: «Козлы!»
Он стоит, словно страж над Тиссой,
В стебле копится гневный зуд…
«В час, когда пьянеют нарциссы»,
Наш нарцисс – ни в одном глазу!
Теперь можно отправляться в сарай за лейкой: вода появится незамедлительно. А муж пополнит коллекцию:
– Больше двух сотен! – он с видом победителя демонстрирует мне же толстенькую пачку спасенных от небытия гунделок. Науке известны случаи, когда одна болезнь вытесняет другую. Что ж, найдено средство против эпидемии разводов? Мы наконец прославимся и разбогатеем? Правда, для этого нужно, чтобы у одного из супругов была склонность к графомании, а у другого – к скопидомству.
Нет, никак не удается облагодетельствовать человечество.
От событий, описанных в «Лягушке», меня сегодня отделяют всего-навсего пять лет. Только кажется, будто это малый срок. Лик земли, как известно, меняется непрестанно. В частности, он успел украситься новой волосатой бородавкой. Наших четырнадцати тщательно возделанных соток не узнать. Ни физалиса, ни желтых томатов, ни даже обычных красных. Я больше не совершаю невозможного в масштабах огорода. Надоело. Одуванчик и пастушья сумка бушуют на осиротелых грядках, а ленивая хозяйка беспечально смотрит на это наступление вражеской орды. Цветника я им не отдам, но с прочим покончено.
– У тебя в овощнике уж совсем не то, что было, – вздыхают кузякинские бабы, лукаво драпируя осуждение заведомо притворным сочувствием. – Картохи, и той не садишь!
Но я наивна, как полевая гвоздичка. Да-да, такая жалость, но ах, где уж мне теперь? Все мы не молодеем… Я киваю благодарно и скорбно. Принимаю сочувствие за чистую монету. Собеседница удаляется ни с чем, обескураженная моим идиотизмом.
Вы тоже осудили бы меня, Августа Леонидовна? Да непременно. Слабости окружающих всегда служили поводом для ваших упражнений в меткости глаза и слова, а лень, особенно женская, была в числе излюбленных мишеней. У вас уже отнималась рука, и было, в общем-то, понятно, чем дело пахнет, но вы продолжали задорно растить огурцы, картошку и капусту. Вас веселили собственное упорство и похвалы соседок. Нравилось блюсти наперекор болезни жесткие неписаные законы деревенского