– Ура! Звонил Петр! Будет машина, большая и бесплатно. Но – послезавтра, надо все успеть, а то он потом не сможет.
Две бессонные ночи. Бесконечные списки того, о чем надо не забыть, кому позвонить, и за телефон заплатить, а то отключат, и к родственникам заехать, и… Всюду громоздятся раздутые рюкзаки и тяжеленные коробки. Мы же голодранцы, почему у нас столько скарба?
– Именно потому. Это наши нищенские бебехи.
– Давай все выбросим. Ну, ладно, кроме словарей и компьютеров. А хорошо бы их тоже…
– Сначала чаю. А то спятим.
Крепкий чай – только он и спасает.
Наконец едем. Машина колесит и колесит по московским улицам. Игорь еще находит в себе силы обсуждать с шофером, какой дорогой лучше ехать, я неудержимо засыпаю, город все не кончается… кончился! Поля. Перелески. Начинается новая жизнь.
– Ой! Я забыла на холодильнике кабачковую рассаду!
Пропала рассада: не возвращаться же. Ну, пусть это будет самая большая потеря.
– Хватит спать, хозяйка! Приехали! – незнакомый мужик бесцеремонно трясет меня за плечо. Что это еще такое? А, ну да, шофер… Игорь выпускает из корзинки возмущенную кошку, наскоро, чтобы не мешали выгружаться, привязывает к бетонным столбикам забора маленькую черную дворняжку и рыжую колли – собачонку и собакевну… Вот уже наши пожитки свалены на траве перед калиткой, автомобиль разворачивается – все. Мы дома.
– Это ты заколотил дверь досками?
– М-да… Не помню.
Забыть можно было, мы ведь уезжали отсюда семь месяцев назад, как всегда, в спешке, и кажется, под холодным дождем. Но эта дверь, заколоченная крест накрест, не пробуждает никаких воспоминаний. Переглядываемся. Так и есть, это снова произошло. А вон и баба Катя бежит, она сейчас все расскажет.
– Ну, воротились, слава богу! А то уж три раза к вам забирались. Мы с Нюрой дверь заколотили, чтоб раскрытая не стояла, а замок-то сломан, он не закрывается больше. Но внутрь не заходили, что там они взяли, не знаем. Вам и Нюра подтвердит: даже в сени ни ногой! Нам чужого не надо…
Вот наказанье: теперь она раз десять повторит, что ничего у нас не украла. Когда вор толкует о своей незапятнанной честности, это куда ни шло, его дело такое, но когда порядочный человек с жаром убеждает, что он не вор, впору провалиться сквозь землю. А протестовать бесполезно, здесь так принято.
– Катерина Григорьевна, вы не знаете, кто бы это мог сделать?
– Да что ж тут знать? Само собой, Уткины, кому ж еще-то? Все они, падлы… или, может, Свиридов. Но ты им, Нон, не говори, что это я тебе указала. Еще подожгут, оборони господь.
Все это баба Катя говорит без волнения, почти машинально. Давно знакомы, она не сомневается, что я никому не скажу ни слова. «Ты, девк, нашла – молчишь и потеряла – молчишь». За это нас здесь отчасти ценят, но отчасти и презирают. Было бы понятнее и по местным