Ни о названном институте (“ну, и названия у них теперь”), ни о докторе “Коулчанове” Давид ничего не слышал, хоть и сам в прошлом “вращался” в академических кругах. Впрочем, это было давно, в прежней России, в “Совке”.
– Есть еще вопросы? – спросил Уэйн. Зоя подняла руку и сказала по-английски:
– Когда я иметь компьютер на свой стол и починять снэк-машину?,-на что начальник науки ответил в том смысле, что с подобными вопросами следует обращаться к вице-президенту по кадрам и хозяйству Эрику Хансену.
На этом планерка закончилась и ученые стали вытекать из порядком пропотевшего конференц-зала, создав некоторую толкучку в дверях. Причиной затора была Алисон, нагруженная кипой толстых тетрадей, ноутбуком и рюкзачком, из которого торчали части спортивного костюма вперемешку с остатками вчерашней еды. Ее кое-как пропихнули в дверь, после чего выходящий поток выровнялся.
– Не верь тут никому, – шепнул Давиду на ухо вышедший за ним Сергей Кулигин, на ходу обернулся, хитро улыбаясь, подмигнул и побежал вниз, почесывая отверткой за ухом.
Давид, переваривая свои впечатления от забавной планерки, тоже сделал было шаг в направлении лестницы, но был задержан мягкой рукой доктора Рислера, вежливо подтолкнувшей его к двери с надписью “Вице-Президенты”. Поменяв выражение лица на “деловое”, Давид вошел в комнату начальства и присел к столу Уэйна. В отличие от “десков” персонала, стол вице-президента был обширен; справа громоздились монографии по квантовой механике, оптоэлектронике и статистике, напоминая начальный этап демонтажа Пизанской башни, посередине, рядом с колоссальных размеров компьютерным терминалом в беспорядке лохматились и шуршали деловые бумаги, бланки официальных писем с красными или синими штампами, различные ручки, фломастеры и карандаши, здесь же располагалась пара калькуляторов и ещё какой-то электронный приборчик, мигающий оранжево. На левой стороне царила массивная лампа, похожая на пальму с наклоненной верхушкой и включенная, несмотря на вполне яркий дневной свет, проникающий в комнату через большое невыразительное окно фронтальной части Прорыва (“мезонинчик”, как помнил Давид, был отдан президентше). Лампа Уэйна освещала преимущественно надорванные пакетики с едой и “кукисами”, несколько бумажных стаканчиков с остатками чая или кофе и брошенную, как попало, теннисную ракетку.
Вице-президент опустился в кресло и внимательно посмотрел на Давида.
– Это… – сказал Уэйн, – как тебе у нас нравится?
Отвечать на подобный вопрос чем-то, хотя бы отдаленно напоминающим правду, было недопустимо: