– Да, раз ты такой умный, так вместо того, чтоб им деньги давать, лучше б Володьку научил, как их заработать.
– Ай, – махнул рукой Федор Константинович, – это дело тухлое.
– Отчего?
– Хотел бы, так давно бы сам заработал.
– Так он оттого и не хочет, что ты им постоянно даешь. «Папа дай то, папа помоги это», – передразнила она, – а ты и рад стараться.
– Ну, а кто виноват, что у нее такой муж? Это, знаешь ли, сердцу не прикажешь.
– Может, оно и так. Главное, что любят друг друга. Это самое главное. Дай бог, чтоб и Боря с Аней так же друг друга любили.
– Дай то бог, – согласился Федор Константинович, стараясь прогнать от себя мысли, одному ему ведомые.
– Но для чего все-таки понадобилось скрывать столько лет? Мне-то ты мог сказать, в конце концов? Не понимаю, – вернулась Валентина Матвеевна к тому, с чего начала.
– Знаешь, как говорится: что знают двое, то знают все. Так что, меньше знаешь, крепче спишь, – Федор Константинович улыбнулся и с нежностью пожал жене руку повыше запястья. – Не сердись.
Поздно вечером, возвращаясь домой, Борис медленно шел по проспекту, крепко обнимая жену за талию. Прижимая к себе, он, наклоняясь, целовал ее в губы, и чувствовал, как по телу разливалась горячая и томительная сладость. Первый мучительный приступ стыда прошел, развеянный парами коньяка пятнадцатилетней выдержки, и он верил, что прожил сегодня свой самый счастливый день.
Часть вторая. В ЛЮДЯХ
I
В первые дни мая, когда на центральной площади города Орлова на клумбах расцвели тюльпаны и нарциссы, Федор Константинович Лунгин, человек пожилой и весьма уважаемый, отправился на ту площадь, носящую имя известного местного благотворителя Петра Васильевича Оладина в дом номер двадцать шесть по Центральному проспекту в квартиру под номером сорок семь, чтобы убедиться, что все готово к приезду новых жильцов, и, если потребуется, отдать последние распоряжения.
Федор Константинович шел не спеша, ему было жарко в своем демисезонном полупальто серой масти, так что он расстегнулся и ослабил на шее захват кашне. Кепку он давно нес в руке, открывая голову все еще поросшую густой темной с проседью шевелюрой теплому весеннему ветру. Федор Константинович знал, что весеннее тепло обманчиво, но и в свои семьдесят шесть лет мог позволить себе обманываться, имея здоровье достаточно завидное. Он был по обыкновению бодр, строен и подтянут.
Итак, поутру в пятницу, когда часы на старом здании больницы – Федор Константинович много раз замечал эти часы и много раз думал о том, что неправильно иметь часы на главном корпусе больницы хотя бы потому, что тяжелым больным они непременно станут напоминать о том недолгом времени, которое им, возможно, осталось – так вот, когда эти часы показывали половину одиннадцатого, Федор Константинович шел осмотреть квартиру, а точнее