Я зашла в гостиную, разложила диван, выключала свет, а затем подошла к окну и чуть слышно отворила его. Зима тут мягкая и я бы даже сказала теплая. Морозы тут не колючие, а просто сырые. На часах уже пробило час ночи. Высунувшись по пояс из окна, я взглянула наверх. В квартире над нами все еще горел свет. Лукас не спит. Почему в такое время он бодрствует? Может быть ему плохо? Завтра нужно его спросить об этом. А хотя нет, Барбара же сказала, что немцы не говорят о своих болезнях проблемах и зарплате.
Опустившись на колени перед кроватью, я тихо произнесла молитву, потом забралась под одеяло и крепко уснула.
Утро наступило так быстро, я даже не успела как следует выспаться. Обычно я всегда просыпалась раньше Барбары, но сегодня она уже что-то стряпала на кухне.
– Ну что, бомжиха? Хорошо спала? – сказала она, не отрываясь от шкварчащей скороды.
Она уже напекла целую гору оладий из отрубей. Она все делает без сахара, чтобы полезно было. А я совсем к еде не привередливая могу есть все что дадут и мне все вкусно. Я спросила у нее разрешение, взять три, или нет, четыре оладушка. Она так покосилась на меня, и я сразу же осеклась. Она ведь сказала, чтобы я не спрашивала у нее разрешения. Тогда я сама выложила себе на тарелку четыре румяных кружочка, полила их медом, и выбежала за дверь.
Лукас
Не понимаю как реагировать на таких, как она. Пришла ко мне в семь утра и стала звонить и звонить. Сквозь дверной глазок я снова увидал это смешное круглое лицо. Решил, что не отвечать. Но она звонит и звонит. Потом как начала тарабанить.
– Лукас! Лукас! – голосила она на весь подъезд.
Моя соседка фрау Шнайдер очень ворчливая женщина. Она потом за этот шум будет морочить мне голову весь месяц. Да к тому же она такая же ябеда, как и все немцы. Писать жалобные письма это у них кажется в крови. Пришлось открыть. Открыл значит, а она стоит передо мной съежившаяся, в домашних тапочках и пижаме. В руке держит тарелку с оладьями.
– Frühstück. – радостно бросила она мне в лицо.
Да уж, мне завтраки еще никогда никто не носил. Я захлопнул перед ней дверь. Она снова принялась тарабанить.
Я открыл, и толкнул ее в плечо, чтобы убиралась. И что же она сделала? Она толкнула меня в ответ. Да, еще так сильно.
– Frühstück, я сказала! Где твои манеры?
Потом насильно всучила мне тарелку. И побежала вниз по лестнице. На пролете остановилась и крикнула;
– Тарелку Abend zurück.
То есть получается я должен еще вернуть ей тарелку. Она не похожа на сумасшедшую, но почему так ведет себя, будто бы в мире все так просто. Я закрыл дверь, и еще какое-то время простоял на пороге недоумевая, что это сейчас было. Потом решительно прошел на кухню, открыл нижний шкаф, выдвинул муссонное ведро и уже готов был выбросить, но тут меня будто что-то остановило. Выкидывать еду для меня само по себе казалось преступлением. Было ведь время когда я подбирал на улицах