захотел. Но я не старался бороться с ней. Однажды только я взбунтовался, сказав, что никакими силами она не затащит меня в подвал. Тогда с одиннадцати ночи до трех она как вампирша сидела надо мной и сыпала на меня те же слова, что и на кладбище. Я пытался заглушить ее голос, затыкая уши, ни ничего не помогало. Она будто бы питалась моей болью, моим отчаянием и гневом. Это доставляло ей удовольствие. Поэтому я просто сам уходил в подвал каждую ночь. В три часа она выпускала меня, и я без сил валился на матрас, который мне постелили на кухне как бездомному псу, и там я спал до семи утра как убитый. Утром мне кидали сухой хлеб, который заранее подсушивали на батарее. Потом я шел в школу. Наш казахский поселок Боровое, где я родился и вырос, был небольшим. И если бы я не ходил в школу, то об этом бы сразу узнали. Тетя Марина не хотела себе проблем из-за такого гнусного выродка как я. Поэтому в школу я ходил опрятный и выглаженный. Правда, всегда голодный. В школе у меня не было друзей. Злость и обида сделали меня жестоким и замкнутым. Порой не зная куда вымещать то бешенство, которое бушевало внутри меня, я просто ввязывался в любую драку. Казахи ребята вспыльчивые и горячие. Ничего не стоило их вывести из себя. Они сами лезли с кулаками, и тогда я избивал их с таким бесконтрольным исступлением, что мог бы убить если бы нас вовремя не разнимали. Я не знаю, как это объяснить, но каждый раз после драки, мне становилось искренно жаль противника. Мне хотелось просить у него прощение, но неистовое остервенение брало вверх, и я оставался безмолвно жестоким. Мало-помалу я стал привыкать к тому, что я такой, и уже не боролся с муками совести. Они видят во мне чудовище, что ж я таким и стал. Я стал чудовищем, потому что каждый день это слышал. И сейчас спустя столько лет, каждую ночь я слышу это снова и снова. Они кричат, что я – ребенок блуда, что моя мама была любовницей, что она пыталась разрушить семью. Об этом говорил весь наш поселок, и куда бы я не убегал, где бы не прятался люди находили меня, и говорили что я – живое воплощение греха и разврата.
Впервые о своем отце я услышал, когда мне исполнилось четыре года. Тогда мы с мальчишками играли во дворе. Меня толкнули и я толкнул. Так ведь бывает между мальчишками. Но тут с соседнего крыльца как огромная летучая мышь вылетела женщина. Она подобрала своего малыша и схватив меня за ухо прошипела, что я никогда не буду хорошим человеком, так как я ненужный ребенок на этой земле. Я расплакался и сказал, что это не правда. Тогда она криво усмехнулась и сказала: «А ты иди и спроси свою мамашу, хотела ли она тебя? Нужен ли ты ей сейчас? Да ты просто позорная мозоль для всего вашего семейства. Из-за тебя мама твоя никогда не сможет выти замуж. Из-за тебя наш город лишился самого лучшего врача во всем Казахстане…» Что было еще, но я не помню. Помню лишь, что с я того дня стал действительно чувствовать себя изгоем, ненужным и нежеланным на этой земле. Я докучал маму расспросами о своем
