Рембрандт написал древнегреческую Андромеду на небольшой доске. Когда Ян по окончании работы взглянул на картину, он не смог произнести ни слова. Андромеда прикована к скале и ожидает смерти от лап морского чудовища. Чудовища нет, но нет и мужественного героя-спасителя Персея, поражающего чудовище и спасающего красавицу. Вместо классически правильного лица с глазами, полными надежды и благодарности Персею, на Яна глянуло откровенно некрасивое лицо, искажённое гримасой ужаса и безнадёжности оттого, что неоткуда ждать помощи. Вместо прекрасного женского тела, которое можно было искусно изогнуть, ловко использовав прикованность цепями – обмякшие члены, отвислый живот, колени подкосились от сковавшего её страха, она не может подняться. Безысходность, отчаяние, ожидание неминуемого конца.
Между занятиями и заказами Рембрандт работал над Воскрешением Лазаря. Никто не заказывал ему этого библейского сюжета, картину он писал для себя. Иисус, силой своего слова и чудодейственной власти оживляющий мертвого, Лазарь, поднимающийся из гроба, словно внезапно пробудившийся после тяжёлого сна и ещё не совсем понимающий где он, что с ним происходит, и свидетели деяния, будто не до конца верящие чуду, случимвшемуся перед их глазами несколько мгновений назад. С самого начала художник отказался от мысли следовать итальянской традиции, свято соблюдаемой и Рубенсом, изображать Лазаря мускулистым красавцем совершенных пропорций, от которого не оторвать взглядя. Его Лазарь будет похож на соседа или на любого проходящего мимо голландца. Работа над картиной подходила к завершению, когда Ян тоже принялся за этот сюжет. Он задумал изобразить более ранний момент, когда из гроба поднимаются только руки лазаря, а Иисус обращается к своиму Всемогущему Отцу и благодарит его за наделённую силу оживлять. Когда Ян нанёс последний мазок на своего Лазаря и оба посмотрели на работы, друзья согласились, что картины вполне можно назвать парными: они были приблизительно одного размера – картина Ливенса чуть больше – и одна будто являлась продолжением другой. Когда Ян заканчивал своего Лазаря, Хармен уже мог передвигаться без помощи.
Душа болела ещё и оттого, что вопреки горестному положению в семье, Рембрандта неотвязно преследовали мысли о переезде в Амстердам. Как бы старательно он не отгонял их от себя,