Молчат. Всё сказано. Теперь ему думать. Эх, годков бы сбавить… Вернуть молодость, задышать жизнью.
Если б не обращение по давно забытому имени, не согласился бы Швырь. Не то чтобы годы, просто запал пропал. Не видел он больше интереса в походах, отвоевался, наползался и настрелялся за двоих.
Хотя недавний подъём в горы, о годах не только напомнил, а ясно дал понять: «Всё, крайний поход». Пот струйками стекал по лицу, и вспомнил казак детство. Так же, как пот, текли по лицу слёзы, когда увидел, как соседи выносили из кузни отца, с завязанной какой-то тряпкой головой. Молодой здоровый кузнец, никогда ничем не болевший, вдруг упал головой в горн на раскалённые угли. Мать, обеспокоенная отсутствием привычных звуков из кузни, зашла и заголосила страшным голосом. Старшая сестрёнка побежала по соседям. Вспомнил как тётка Дарья схватила его, накрыв голову мальчонки платком, бегом потащила его пятилетнего в свою хату, он помнил очень хорошо, а вот как, через месяц хоронили маму, почти не помнил. Всплыла в памяти картина, посыльный казак несёт его на руках в атаманский курень, скользя по раскисшей и скользкой как масло земле. Станичный атаман с батюшкой в чёрной рясе, чего-то объясняли ему, про кузню и землю, дядька Кириченко молча сидит на лавке, трубочкой попыхивает. Станичный писарь, выпачкав сажей с печной заслонки ему большой пальчик, приложил к исписанному бумажному листу. Много позднее, дядька Кириченко, взявший их с сестрой в свою семью, объяснил, что подписал он документ на владение кузни и земляного клина. Покойный кузнец был пришлым, прав на землю не имел, а вот Андрей, родившийся здесь в станице Бриньковской, считался полноценным казаком и при рождении, ему был нарезан земляной пай. Отец, до совершеннолетия, распорядился его землёй, сдавая её в аренду Войску. Теперь, до совершеннолетия Андрея Свырько эта земля переходила во временное пользование Остапу Кириченко, как и доход от кузни, самостоятельно построенной отцом мальчишки. Сестра через несколько лет вышла замуж и уехала к мужу в далёкую предгорную станицу. Все мужчины в семье Кириченко были пластунами или готовились ими стать. Хлопчик, как все с детства учился стрелять, рубил саблей воду, гонял верхом без седла, с одним недоуздком в ночное и соседние станицы с мелкими поручениями. С десяти лет взрослые брали «держать линию» от черкесов. В двенадцать, ему пробили уши и повесили серьги, что означало в правом – «последний в роду», в левом – «единственный сын в семье». Тринадцатилетним участвовал в ответном набеге в чеченские горы. Угнанный табун отбили и ещё прихватили для укорота,