– Так цветы до того дарят, а не после. Всему тебя учить что ли? Какие хоть?
– Белые. А пахнут-то как.
– «Белые», – передразнила Марфа, – злодейски, под чужими окнами добыл? Или ромашек в поле нарвал?
– В поле, – признался Сашко, – с вечернего водопоя ехали, а они стоят и так пахнут… Тобой пахнут.
Марфа не удержалась, тихонько стукнула по плечу, сказала громким шёпотом:
– Ну неси, а то дети проснутся, скажут что леший снова приходил, да на лавке цветы оставил. Низки сделают. Я же голову сухой ромашкой мою. Так что и приятно, и полезно.
– От бабы, чего только не придумают! Голову и то не просто, а каким-нибудь кандибобером моют! – подумал казак.
– Принести? – приподнялся на локте Сашко.
– Неси! Одевайся уже. Торопись.
Только Сашко не послушал, некогда ему было, в белых кальсонах и выскочил на улицу. Дверь хлопнула. Марфа покачала головой, улыбаясь: чумной, так и сгореть от любви может, впрочем такая мысль грела женское сердце. А Сашко кинулся к покосившейся от времени старой лавке, и вдруг замер истуканом. Переступил с ноги на ногу. Выпрямился. Высокий, худой. Гордый. Готовый ко всему. Чёрный кот, увидев его, выгнулся дугой на острой тычке плетня, принимая вызов, зашипел, царапая в щепу крепкую орешину, не удержался, сорвался и сиганул в лопухи с обиженным мяуканьем.
Под шелковицей на лавке с букетом цветов в руке, сидел сотник Билый. Курил, прикрывая большим пальцем огонёк трубки. Если бы не острый взгляд, с рождения Богом подаренный, и не заметил бы в тени человека. Размыт в предрассветных сумерках.
– А штаны где? – сотник кажется, удивился. И Сашко был готов поклясться, что в сумраке утра увидел мимолётную улыбку пластуна. Воображение дорисовало как гаснет она в пышных пшеничных усах.
– К Марфе? – задал свой вопрос молодой казак и на деревянных ногах прошёл к скамейке, присел рядом, не глядя на сотника. Грудь стиснуло так, что дышать стало трудно – неуж-то не одного его в этом доме по ночам принимают? В голове молотом застучала кровь. Такому я не соперник. С таким и не порубишься. Страшно. Да и безнадёжно.
– Не обмирай, к тебе я, – хмыкнул пластун, словно мысли читая.
– Ко мне? – удивился Сашко, поворачиваясь. Привстал даже. Потом грузно сел. – Шуткуете, господин сотник?
– Ага. Нет чтобы перину мять, пришёл к чужому куреню трошки пошутковать. Нет, Сашко. Только мы пока не в строю, забудь про сотника.
– Да, как же меня нашли-то, дядька Микола? Я ведь так ховался!
– Батька твой, дай Бог ему здоровья на многие годы, указал. Вечером к вам пришёл, а батька твой прямо так и сказал, что искать тебя надо у вдовы Пидшморги – Марфы. Прямая дорога.
– Батька-а-а, – протянул Сашко, и спина его выпрямилась, как оглобля. Зоркие глаза остекленели. Колени мелко дрогнули. Но справился с волнением, спросил, – думаете, и мамка знает?
– Так все в станице знают, –