Парковая магистраль славилась еще и тем, что по ней гуляли праздные иностранцы. Наиболее предприимчивые из них прямо на улице меняли свои доллары, франки, фунты на рубли и устремлялись по магазинам. Закупали матрешки, льняные скатерти, водку, естественно, антиквариат. Как и всегда, Парковая жила своей, особенной жизнью, в которой слово «интернационализм» было не холодным идеологическим штампом, а вполне одушевленным действом. На вид недоступные иностранцы на Парковой магистрали становились обыкновенными, простыми людьми, как и все, и нередко приглашали местных девушек на кофе, а то и на полноценный ужин с шампанским.
– Значит, гуляем? – Марина с вызовом посмотрела на подругу. – Я правильно понимаю?
– А почему бы и нет. – Нина расплылась в улыбке. – Не одной же Люське, этой вешалке, гулять…
В жизни и Марине, и Нине недоставало тепла. А его так им хотелось.
XIII
Занятия на вечернем факультете журналистики закончились раньше обычного: заболел и не пришел на последнюю лекцию преподаватель белорусской литературы Андрей Станиславович Ковалевич.
– Может, сами позанимаемся, – предложила Лариса Филанович.
– Да ты что, – недовольно нахмурив полувыщипанные, крашенные в черно-смоляной цвет брови, хмыкнула Марина Войтович. – Меня ждут.
Она сунула учебник в сумку и демонстративно, подняв к верху и без того вздернутый нос, вышла из аудитории.
– Очень правильное решение, – проводив блудливым взглядом миловидную однокурсницу, прокомментировал Семен Вильчинский и обнажил в широкой улыбке неровные, начинающие гнить зубы.
Его поддержали. Аудитория быстро опустела.
– Ты в общежитие? – на выходе из здания спросил у Алексея Володя Захаревич.
– Куда же еще, – неохотно отозвался Алексей, поправляя от ударившего в лицо сырого ветра шарф. – Домой.
– Давай заедем в студенческое кафе, – предложил Володя. – Недалеко тут. Посидим, поговорим за жизнь.
Алексею никуда ехать не хотелось. Тем более в кафе, в котором был за все время работы и учебы в Минске два или три раза.
– Поздно уже, – заметил он, глядя на часы.
– Поедем, чего ты, – настойчиво попросил Захаревич. – На трамвае одна остановка. Я угощаю.
– Ладно, только ненадолго, – согласился Алексей.
Кафе было забито молодой порослью, одетой кто во что горазд – от мини юбок и туфель на высоченных каблуках до старых кроссовок и вытертых, а вернее протертых до дыр джинсов. Над всем этим совершеннолетним, но еще безусым и роскошным в своем волосяном богатстве молодняком висел густой дым от дешевых папирос и редких дорогих сигарет. Кафе чем-то напоминало растревоженный пчелиный улей. Растревоженный до такой степени, что из-за шума и гама почти не было слышно очкастую симпатичную певицу, которая, приплясывая, исполняла веселую песенку о моряке и его девушке. Все это развеселило Алексея и он,