Работали они спустя рукава – в отместку за то, что их лишили радости труда личного. Да и «на палочки» за так называемые трудодни давали настолько мало, что засучивать рукава никто не хотел. Бесхозяйственность же прикрывалась лозунгом «Все для фронта, все для победы!» К «выковырянным» – так они называли эвакуированных, как будто их «выковыряли» из Ленинграда, – а тем более к питерским рабочим, они относились очень плохо, обвиняя именно их во всех своих бедах. Но в такой праздник сам Бог велел – угостили и нас.
Мамочка была очень слаба. Еды никакой не было. Мамочка шла на дорогу и подбирала лошадиный навоз. Дома она его вымачивала, прополаскивала, пока не оставались остатки сена и овса, сушила, проворачивала через мясорубку и пекла из этой смеси лепешки.
Избенка маленькая: «коробочка», в которой была и печка, и кухня, и комната, все вместе. Отец стал искать жилье с помощью председателя, который отнесся к нам со вниманием, уважая отцовские золотые руки. И вот тот самый дом, в который меня и привезли из больницы, оказался нашим убежищем до конца 1944 года.
Дом большой, удобный. Как сейчас помню: крыльцо, тяжелая входная дверь, налево сени, справа у входа дверь в хлев, где обычно содержалась живность – коровы или козы, – но не помню, были ли они, во всяком случае молока от них я не ела. При входе в хлев был «помост» с (кажется) перилами, с которого ходили в туалет, добавляя человеческое к животному навозу. А слева от сеней дверь в кухню с плитой, на которой мама сушила картофельные очистки, если давали добрые люди (в основном же они говорили, что у них у самих свиньи есть). Сушеные очистки проворачивали через мясорубку, добавлялся высушенный и растертый мох (желтоватый такой, не знаю его названия) и чуть водички – и на той же плите сушились такие лепешки. А еще мамочка очень вкусные щи из крапивы готовила, а если в них еще и картошинку, да еще и капельку молочка – «куда с добром!», как там говорили.
Помнится, вскоре после войны, уже после отмены карточек, я застала мамочку плачущей за чисткой картошки на кухне.
– Мамочка, что стряслось? – спросила я.
Всхлипывая, она объяснила, что в войну она обещала себе, что, если выживет, то никогда не будет выбрасывать картофельные очистки. И вот со дня Победы прошло всего ничего, а она уже выбрасывала очистки в помойное ведро…
А в основном плита была нужна отцу для его работы. Смекалки ему было не занимать. Лудил-паял, ведра гнул. А когда вся эта работа в ближайших деревнях закончилась, он даже придумал чугунки паять, а?! Несколько ночей думал, а потом растопил серебряные крышки от карманных часов, подаренных ему бабушкой (маминой мамой), с чем-то смешал – и вот вам пожалуйста! До него никто до этого не додумался.
Справа от плиты шла теплая каменная стеночка, через которую проходила