Напротив больницы была школа, и я с завистью смотрела на ребят. Вот такая она, жизнь!
21 декабря 2014
После больницы я вернулась уже во второй класс. И мы учились уже в другом месте. Сельсовет выделил нам комнату в своем помещении. Сельсовет находился где-то посередине Андрюшино. Конечно же, в первый день я опоздала. Я забыла сказать, что у меня болело еще и правое ухо (продуло, когда «летели» по Ладоге – видно, я валялась в кузове на левом боку), поэтому мамочка надевала мне даже в помещении шапку.
Входит в класс медсестра:
– Снимай шапку, будем смотреть вошек.
Ни у кого, в том числе у меня, ничего не нашли (не зря мне мама каждое утро над зеркалом чесала голову). Тогда решили гребешком почесать всем нам головы. И именно у меня из головы выскочила нежеланная и помчалась к краю зеркала. Вот и еще минус «в мою пользу».
А что делалось после войны, Господи! Перед медосмотром в начале школьного года весь Ленинград сидел днем на подоконниках (самое светлое место в доме), и мамочки таскали у доченек гнид, разбирая по волоску каждую прядку. Всё лето их чада были в пионерлагерях, купались, мерзли, и этой нечисти на волосах появлялась тьма, хоть стригись – а ведь жаль стричься! Вот и сидел весь Ленинград на подоконниках, смешно вспомнить.
Учительница у нас во втором классе была другая, более строгая, задавала нам много стихов наизусть. И тут выяснилось, что я от природы читаю стихи лучше остальных. И на каждом празднике или перед ним, если в свежей газете было что-то примечательное, меня освобождали от урока и запирали в тишине, чтобы выучила срочно.
Одно не забуду никогда. Уже в третьем классе, опять в большой школе у погоста… нет! Во втором классе! 27 января 1944 года, день снятия блокады, в газете был отрывок из поэмы Ольги Берггольц о шофере, который вез через Ладогу хлеб в Ленинград:
И было так: на всем ходу
машина задняя осела.
Шофер вскочил, шофер на льду.
– Ну, так и есть – мотор заело.
Ремонт на пять минут, пустяк.
Поломка эта – не угроза,
да рук не разогнуть никак:
их на руле свело морозом.
Чуть разогнешь – опять сведет.
Стоять? А хлеб? Других дождаться?
А хлеб – две тонны? Он спасет
шестнадцать тысяч ленинградцев.
И вот – в бензине руки он
смочил, поджег их от мотора,
и быстро двинулся ремонт
в пылающих руках шофера.
Вперед! Как ноют волдыри,
примерзли к варежкам ладони.
Но он доставит хлеб, пригонит
к хлебопекарне до зари.
Шестнадцать тысяч матерей
пайки получат на заре —
сто двадцать пять блокадных грамм
с огнем и кровью пополам.
Строки