– Я бы мог бы вылизывать одну, пока мой хер был бы во второй.
– Зачем тебе это, Джек?
– понятия не имею.
– Знаешь. Это довольно разумный ответ. Возможно, сегодня твои мечты сбудутся.
– Ты хороший собутыльник.
– Я отличный собутыльник. А где Куракина?
Словно в замедленной съемке, среди мерцающих малолетних ублюдков я разглядел, как один парень хватает Куракину за жопу. Она отбивалась сумочкой, когда он схватил ее за подбородок и засосал. Москва. Мне снова вспомнилась Даша. Очевидно, блядью ее сделали мужчины.
Я допил, подошел и разбил ему стакан о голову. К моему изумлению он просто повернулся и с одного удара выбил мне два зуба. Я свалился на позади стоявшего мерцающего малолетнего ублюдка. Тот оттолкнул меня, и я прилетел на повторный удар слева. Господь, не надо блага, скажи мне, как увернуться от левши? У меня полетели искры, и зазвенело, словно я оказался внутри колокола. Пока я держался за голову, кто-то бил меня по корпусу. Сдается мне, было их трое. Меня снова вырубили. Табуретом в затылок. Я уже слишком стар для этого. Я слышал музыку. Слышал музыку и только. А еще среди всего этого стоял мой дед с мольбертом и кистью. Он писал на воображаемом холсте. « Ну, куда же ты, уебашка?»
Очнулся я за барной стойкой. Вокруг стояло три человека. Бармен, Куракина и лейтенант. Он ни о чем меня не спрашивал и не называл героем.
– Поехали в травму.
К нашему удивлению дежурил тот же врач, что и за день до этого. Осмотрев меня, он сказал одно единственное:
– Будешь продолжать в том же духе, ебанутым останешься на всю жизнь.
Я шел впереди, где-то позади плелись американец и Света. Света извинялась за что-то, Джек молчал. А я насвистывал мелодию, несвязную и надоедающую. Свистеть я не умею. Что я понять не мог, почему Джек все время ссыт. Не как иначе, американский хуесос.
Где твои зубы, Джон? Вот они, в моем кармане.
В голове повторялся доктор: «Будешь продолжать в том же духе, ебанутым останешься на всю жизнь».
Уже, док. Уже…
В общем, сказать, что я ждал Джека с ностальгией, было бы неверным. Я забыл его трусость и у меня стояли новые зубы. Я бросил пить и мог часами до самозабвения дрочить на улыбающуюся телку. Я начал писать рассказ и находился в абсолютном мире с самим собой. Самое важное: литровая банка кофе и сигареты. Я сидел над пустой страницей моей несуществующей книги. Ощущение всегда одно и то же. Ты думаешь, что напиши ты первую букву, завтра же будет готовая книга, и сотни издателей будут в очередях стоять под окнами, ужаленные тысячами пчел, шмелей и шершней. Будут умолять тебя подписать их. Одна буква, старик, и ты на коне! Будут предлагать миллионы. Миллионы за литературу? Кхе, хе, хе. Да ты ебанись!
С годами это проходит. Ты, конечно, бросишь непроизвольно взгляд