Короче, приезжаю на съемку. Был кто-нибудь в Архангельском в декабре? Страннейшее впечатление. Одновременно красиво, так все графично-мрачно, с белым снегом, черными деревьями, дворцами под низким небом (вообще-то, дворец один, остальное – санаторные корпуса 1930-х годов, но они чуть ли не красивее, чем старинное здание). Красиво, но как-то… похоронно: статуи в ящики спрятаны, и во всем такое трагическое запустение. И есть ощущение, что вокруг нечто… большее, чем мы, топчущие этот суровый снег суетливые мухи с электрокабелями. (Да, я и такая бываю – романтичная и возвышенная, знаете ли!:))).
И вот в этой декоративной обстановке – представьте себе: мечусь я, как угорелая, между трансформаторами, микроавтобусом с одеждой и едой, роняю термосы и мечтаю о том, чтобы мобильный прирос к моему уху и не нужно было пользоваться руками, чтобы его там удерживать.))) Надо на самом деле купить hands free, но меня пугает перспектива выглядеть психичкой, когда я буду бегать по улицам и беседовать сама с собой, смешно размахивая руками.)) Все, слава богу, приехали, кроме важного журналиста, но его присутствие при постановке света и не требуется. Бегаю я, бегаю по заснеженному газону, вся в мыле. И в какой-то момент поднимаю глаза вверх, на террасу дворца. Там такая белая балюстрада, а за ней силуэт дома с ротондой (это такая башенка круглая, если кто не знает) и гробы, в которых статуи спрятаны на зиму. И между этими фанерными гробами стоит мужчина. В черном расстегнутом пальто и белой рубашке. Смотрит вдаль. Выглядит, как персонаж романтического триллера: «И тут перед ней возник таинственный темноволосый незнакомец».
Только он был рыжий. И не незнакомец. Это был Он. Мужик из лифта. Безымянная жертва моего корпоративного дебоша.
Я не успела даже подумать – чего это он тут делает? Он просто оказался рядом со мной, внизу, как-то в одно мгновение спустился. И сказал, склонив эдак набок голову, задумчиво, приподняв одну бровь и чуточку улыбаясь:
– Ну вот мы с вами, Люба, и встретились по-настоящему. Вы, как мне кажется, мое имя прошлый раз не расслышали. Сергей Холодов.
Наш важный музыкальный журналист. Мой красавец из лифта. Одно и то же лицо.
Какой-то неправдоподобной, идиотической красоты лицо.
В это лицо я ему и промямлила:
– Я же вам звонила!
– Звонили, – кивнул он. – Но вы не знали, кому звоните. А это не считается.
И тут меня посетило странное чувство. С одной стороны – красота-то какая, мужчина моей мечты вот так передо мной очутился, и я для разнообразия не нелепо вваливаюсь в лифт и не шатаюсь пьяная у его локтя, а вовсе даже выступаю во всей красе собранности и профессионализма. И не просто со мной все нормально, но и он ЯВНО кокетничает: взглядывает так выразительно и намекает, что понимает – мне не все равно. Но вот в этом-то и загвоздка, и источник смешанности чувств. То, что он так априорно предполагает, что я его помню, мне есть до него дело и важно его