– Ты как здесь оказалась, одна? – спросил капитан.
– Здесь мой дом.
– Это я понял. Почему ты одна? Где твои родители? Из родственников у тебя есть кто или сирота?
– Nein, nicht die Waise. Нет, не сирота.
Она рассказала, что до войны они жили в этом доме большой дружной семьёй. Папа, мама, брат, дедушка с бабушкой и Мария. В тридцать девятом, когда ей было семь, умер дедушка, следом, проболев после его смерти три года, бабушка. Летом сорок четвертого забрали отца, как она думает, на фронт. С тех пор она его не видела, ничего о нём не знает. В доме Мария осталась с мамой и братом. Жили впроголодь, но не жаловались, у некоторых соседей в округе было хуже. В конце сорок четвертого года, осенью, от приближающегося фронта бежали в Кёнигсберг. Город был в руинах после тяжёлых бомбёжек, весь центр разрушен, только на окраинах оставались уцелевшие дома. Многие тогда в страхе перед приближающейся русской армией бежали на запад, но ещё больше осталось. Люди жили в тесноте, ютились в одной комнате по несколько семей, впроголодь, в подвалах,
Капитан сидел и слушал сбивчивый девичий рассказ. Глядя, как у неё на глазах заблестели слёзы, он погладил её по щеке, приговаривая:
– Ничего, ничего, девонька, скоро всё изменится. Всё у тебя будет в порядке, поверь мне.
Мария, уже не сдерживая слёз, всё рассказывала и рассказывала. О том, как мать, оставив её в городе у дальних родственников, уехала домой, как дядя Герхард, которому удалось устроиться на работу в комендатуру, летом сорок шестого пристроил Марию в семью русского офицера, полковника Астафьева, нянчиться с маленьким ребенком.
У Астафьевых она прожила почти год. В их семье её приняли хорошо. Она была одета, обута, не голодала и даже неплохо выучилась русскому языку. Осенью пошла в школу. Однажды зимой к ней приезжала мама. Худая, потемневшая лицом, она привезла дочери нехитрые гостинцы – хлеб, немного картошки и сухую морковь. Мария не взяла их, почувствовав: матери с братом продукты нужнее. Сама она у Астафьевых голода не испытывала. И мать, бережно завернув гостинцы в платок, увезла их обратно.
Новое для себя слово – депортация – Мария впервые услышала в феврале сорок седьмого и решила во что бы то ни стало возвращаться домой. Недели через две, ближе к вечеру, захватив с собой ломоть чёрного хлеба, она сбежала из семьи полковника, отправилась к своим родных.
До дома добиралась долго и тяжело, но там её встретили пустые стены и тишина. Матери и брата в доме уже не было. У неё оставалась ещё небольшая надежда найти их у тёти Хельги, папиной сестры, и она отправилась в Рагнит10. Но тётю Хельгу с детьми уже отправили в Германию, и в их доме жили несколько русских семей. Идти было больше некуда, что оставалось делать? Полуголодная, оборванная, тревожно отсыпаясь днём в попадавшихся всюду на пути развалинах и передвигаясь, насколько хватало сил, ночью, вернулась к родному дому. Ей казалось, что только здесь рано или поздно она встретит своих родных.
Девчонка