В «Гамлете», где зреют и вспыхивают серьёзные коллизии, никак бы не помешали пояснения для наблюдающей публики, имеющие отношение к предмету чести. Автор их представляет лишь отрывочно. Термин «честь» употребляется в трагедии множество раз, но раскрытым бывает исключительно в пределах результата его действенности и лишь как некая «знаковая» отвлечённость или «наружное» обозначение качества поступков действующих лиц. «Что это» по своей глубинной сути, и ясно и неясно. При том, что по всему тексту разбросаны целые пышные бутоны полновесных оценок, замечаний, каламбуров, острот и афоризмов, связанных с иными предметами, данное прикрытие выглядит почти случайностью. Но вряд ли можно считать его таковым, поскольку хорошо заметно, как через его посредство нагнетается полнота и загадочность повествования.
Тут не иначе как «лепится» тайна, ещё одна, без которой конструкция произведения воспринималась бы рыхлой и примитивной. Неналичия тайны мы, естественно, опять не замечаем. Да и сочинитель действовал тут, скорее, только чутьём, не осознавая мощи вроде бы и простенького средства, позволившего ему воспарить над обыденным и выйти на уровень гениальности.
* * *
При внимательном и вдумчивом отношении к термину «честь» его значение и сила отчётливо различимы уже в той мутной завязке, где Гамлет «разъяряет» себя на мщение, готовясь последовать наставлениям отца-призрака.
Перед своими подданными, очевидцами появления и пребывания перед ними бесплотного духа в замке Эльсиноре, которых принц так же, как и его школьных товарищей, называет друзьями, он, прощаясь с ними в той «заводной» части произведения, вежливо и вполне аристократично изрекает: дальше я, господа, себя с любовью вам препоручаю.
Выразить свою нешуточную угрозу им, на случай, если кто-нибудь из них нарушил бы клятву помалкивать, то есть – вышел бы за пределы «чести», – вот истинный смысл этого бесконечно циничного фрагмента – хорошо понятного всем, кому полагалось его услышать и принять к сведению.
Упрятывание сути того, чем является высказанное, похоже, только на пользу. Действуя здесь в высшей степени искусно, сочинитель добивается максимальной выразительности как «положительных», так и «отрицательных» образов. Вот хотя бы такое тому подтверждение: придворный вельможа Полоний, посылая своего слугу Рейнальдо в Париж пошпионить за Лаэртом, его, Полония, сыном, наставляет его: в общении с людьми, знающими Лаэрта, и с целью развязать им языки для получения от них нужных разнообразных сведений врите, голубчик, им о нём про что угодно, кроме сумасбродств,