Силой, эффективностью результата с ним не мог сравниться ни один государственный законодательный акт.
Говоря языком юриспруденции, мы здесь имеем дело с естественным правом. Его мощь несопоставима с правом публичным, государственным, где отдельные установления могут быть какими угодно хилыми и тусклыми, а значит и работающими недостаточно действенно или даже не работающими совсем. Хватает их ненадолго: бывает, что государственное образование, а, стало быть, и все его правовые установления рушатся уже при одном правителе.
Право же естественное и долговечнее, и рациональнее, и объёмнее. В нём не может быть чего-то недостающего, как в официальных кодексах, где то и дело приходится что-нибудь подправлять, изымать или добавлять сообразно изменениям в политике или в экономическом развитии. Однако есть и у него изъяны: оно, как и всё, что появляется в обиходе общественной жизни, предрасположено к «свёртыванию» и обречено выходить из употребления, оставаясь знаком просевшей или исчезнувшей вершины…
На это уже указывалось выше. Но здесь важно иметь в виду и нечто иное, поскольку при постижении феномена чести могут быть выявлены и названы подлинные истоки множества наших традиционных заблуждений в областях эстетики и культуры. В том числе тех, которые приводили к недопониманию образов Гамлета и других лиц вблизи от него или схожих с ним.
* * *
Естественное право всегда имеет формулу обычая, который не записывался, но мог и записываться – с определёнными целями. Кое-что видели в нём уже древние философы и толкователи.
Рабле, не упускавший возможности порассуждать о чём угодно, ссылаясь на них, приводит юридический термин jus gentium9, где будто бы выражена суть всеобщего закона, действующего повсеместно. Данное объяснение хотя и можно рассматривать как привлекательное, поскольку оно не является неверным в своей основе, однако удовлетвориться им нельзя по причине «слепого» употребления исходных терминов. Было, оказывается, достаточно того, чтобы у людей в отношении любых терминов сложилось «общее мнение», а также то, что, мол, они, люди, научились противопоставлять понятия «белое» и «чёрное», «радость» и «печаль», «добро» и «зло» и проч., которые теперь «каждый из нас может постигнуть самостоятельно, без посторонней помощи, и это мы и называем естественным правом».10
Насколько этот метод «доказывания» хил и беспомощен, говорить, кажется, не приходится.
Даже будучи задекларирован как письменное установление, как закон, обычай не становится «другим», отличным от своего предшественника в корне. Похожесть ему придаёт то, что вместе с ним из прошлого перенимается идеальное, желательное. В этом-то вся суть естественного права. «Привески», позаимствованные