Точно в таком же ключе излагались повествования о событиях и героических личностях во всех без исключения национальных эпосах.
Не подлежит сомнению – уже в незапамятные эпохи понятие о чести, как идеале, существовало в своей почти безграничной универсальности, а в целом оно «составлялось» не как «частное» или местечковое, не какими-то отдельными народами, кланами или племенами, а в значении полном и общем для всех людей, где бы они ни расселялись и ни оказывались. Ведь к тому очень далёкому историческому сроку отдельные их сообщества были уже практически неотличимы по той своей природе, которая нам хорошо знакома до настоящего времени.
Заполучить безотказный инструмент самооценки по всему спектру деятельности сообществ и их членов, а как раз им, таким инструментом, должно было стать названное понятие, – видимо, к этому подталкивала их насущная и постоянно возраставшая потребность в усовершенствовании социумной жизни, чему, кстати, нет окончания поныне.
Наверное, не обходилось при этом и без интерпретаций и вариаций… Что ж, без них, видимо, вряд ли бы стало возможным применить или проигнорировать норму в любом конкретном случае. В конечном счёте, поскольку речь шла о выверке идеала, вариативные решения оказались ненужными, причём уже на том, начальном этапе, так что в дальнейшем совершенно легко было обойтись без них. Хотя некоторые «следы» становления целого сохранились.
Вследствие необратимой востребованности норма не потеряла признаков своего непрерывного усовершенствования прежде всего как элемент языка; не превращаясь в канон чистой предметности, она, подобно геному наследственности, полностью сохраняет в себе свойства, приобретавшиеся по ходу истории. Тем, кто прочитывает её «код», легко установить, что и в идеале, и в его пространных интерпретациях сущности в принципе одни и те же; призрачным, тем, что идеал выражает в настоящее время, он создаваться не мог: там не было ровным счётом ничего, что не соотносилось бы с реалиями той жизни, когда ему суждено было возникнуть. Его привлекательный знак хотя и может услащать память, но в ней он удерживается лишь потому, что до конца не избыто само явление, требовавшее его порождения.
Из этого следует, что не было и не могло быть никакого золотого века в прошлом. Наши предки, получив от природы способность мыслить и высокую внутреннюю чувственность, тут же были поставлены перед опасностью потерять управление своими поступками, многие из которых оказывались во власти полной свободы и противоречили задачам и целям возникавших в сообществах повседневных межличностных отношений. Из опыта пресечения поступков, признававшихся неподобающими, постепенно вырастали как локальные, так и общечеловеческие традиции. Высшей же ценностью в этом процессе избиралось