– Дык там аки в сковороде у чёрта! – пытался пошутить один из тех, кто хотел пройти на остров.
– Кабы знал про завтра, сегодня бы сготовился, – промычал невесело под нос Довмонт.
Помолчали. Князь, стоя на борту, долго смотрел на уложенные тела убитых мужиков, баб и двух деток, затем осмотрелся вокруг. Несколько десятков ливонских тел плавало недалеко от островка. Десяток уже прибило к берегу. Где-то из воды торчали только руки или ноги. Где-то спина, где-то тело плавало лицом вверх. Это были те из ворога, кто целиком снял с себя доспехи, пытаясь быстрее выйти к спасительному «большому» берегу. Те же, кто был в доспехах и кольчугах, лежали у дна… Кровь в воде уже успела то ли осесть, то ли уйти в сторону, но теперь сквозь небольшую толщу воды, тела были хорошо видны. Не спасся ни один.
«Кому-то сегодня горе… Много горя… Сколько ж люда вот так вот сгинуло не ведома где… О, Господи! А сколь с начала сотворенья?.. – размышлял Довмонт, опершись локтями в борт и вглядываясь в воду, – и ведь все они чьи-то…»
– Князь, готовы, – перебил его мысли воевода.
Довмонт ещё раз обвёл место страшного побоища взглядом. Посмотрел в сторону своего берега -ушедших домой насадов не было видно. Посмотрел в другую сторону – на северном горизонте виднелись две маленькие точки бежавших ливонских ладей. Князь троекратно перекрестился и, сбросив с плеч тёплую бурку, укрыл ей лежавших теперь рядом раненых Клима и Павшу. Только затем уставшим голосом молвил:
– Домой…
« В то же лЪто собрашася поганыя НЪмцы, и пришедшее тайно, и взяша со украины(окраина) неколико селъ Псковскыхъ, и возвратишася воскорЪ. Боголюбивый же князъ Домонтъ не тръпя обидимъ быти отъ нападениа безбожныхъ Латыни, и поиде по нъхЪ в погонь, не со многыми людми, въ пятью насадхЪ, с шестьюдесятъ муж Псковичъ; и, божиею помощью и святыя Троица, и великаго мученика Георгиа, славного победоносца молитвою и пособиемъ, победи ихъ восЪмь сот, на рЪцЪ , на МироповнЪ, а два насада побЪгоша во иныя островы. Князь же Доманть Ъхавь , зажже островь, и пожже ихъ подъ травою, а иныи побегоша, а власи имъ оплЪли(пылали) огнемъ, а иныхъ изсъекоша, а иныи истопоша въ воде…
Бысть же се , мъсяца априля 23, на память святаго и славнаго побъдоносца мученика Георгия.» (Воскресенская летопись.)
***
1270 год.
Дождя давно уже не было. По пыльной дороге, уходящей из Нарбонны* (Город на юге Франции, основан в 118 году до н.э.), не торопясь, ехали два всадника: гордо восседающий в седле седоволосый рыцарь с благородными чертами лица и чем-то похожий на него монах с пронизывающим острым взглядом и кривым, уродливо свёрнутым набок носом. Рыцарь не был в доспехах, но на боку его висел меч, а на плечи был накинут рыцарский плащ. Были они оба немолоды, но и старцами тоже не назвать. Судя по хорошим коням и добротной одежде, они явно не относились к числу бедствующих воинов и монахов. Лица обоих были задумчивы.
– Куда теперь, Левиль? – обратился к монаху рыцарь.
– В Везенберг*