Ярослав прошел мимо девушек и остановился перед одной из них.
– Ты, наверное, готовилась принять сваху и выйти замуж с честью, – тихо проговорил он. – Как тебя зовут?
– Нет! Кому нужна батрачка, дочь пастуха, – неожиданно бойко ответила девушка. – А зовут меня Наргиз. Отец хотел меня продать персидскому купцу за одну монету, но тот увидел мои руки и сказал: бесплатно, для себя возьму, а на продажу не годится.
Менгу-Темир нахмурился, но Ярослав не увидел нарушения этикета в поступке «подарка». Он вял ее руку в свою и повернул вверх ладонью.
– Купец здорово прогадал, – произнес князь. – Значит, ты не испугалась чужбины? И я не такой уж страшный, как тебе, верно, говорили.
– Ну и не такой уж красивый, – дерзко ответила девушка.
Ярослав сначала открыл рот от изумления, а потом начал хохотать.
– Все слыхали? Ну-ка, расскажи, чем же я тебе не угодил?
– Я думала, русский хан должен быть в такой одежде – чтобы вся сияла, как начищенный котел, – осмелев, продолжала девушка. – И чтобы волосы, умащенные благовониями, прямо лоснились, чтобы руки все были в перстнях и на шее бусы из камней. И еще я просила, чтоб был молодой…
– Кого просила, милая? – поинтересовался князь.
– Богиню земли Этуген и матушку-прародительницу Алан-гоа, – просто ответила девушка.
Зал взорвался хохотом. Менгу, увидев, что дерзость Наргиз нравится князю, тоже улыбнулся.
– Вот, наверное, такого ты у них просила? – князь указал на Владимира.
– Да! – оживилась Наргиз. – Только еще чтоб на голове была такая рогатая шапка…
Ярослав сделал знак своим людям замолчать и обернулся к Менгу.
– Спасибо тебе, досточтимый хан, я уже забыл, когда в последний раз так веселился.
И он велел увести девушек на женскую половину, чтобы о них как следует позаботились.
5
Устинья вышивала, сидя на низком стуле, а Борис страдал после хорошей выпивки – лежал ничком на ложе с мокрой тряпкой на голове. Пришла заботливая Матрена с крынкой – «полечить» князя:
– Вот, батюшка, рассолу огуречного попей – он все оттянет, – но Борис не подался ей навстречу. С постели раздавался тихий храп. – Уснул? Ему бы в баньку, сердешному.
– Напился, боров! В такое время напился, – Устинья разозлилась и, уколов палец иглой, нервно оборвала нитку.
– Потому и напился, что мочи нет смотреть, как жена себя и его позорит, – продолжала зудеть Матрена.
– Это как же я себя позорила?
– А кто перед этим чертом татарским умничать взялся? Сашка, что за столом прислуживала, говорит, этот нехристь глаз с тебя не спускал, с замужней-то.
– Глупости, – устало ответила княгиня. – Он на Радмилу глядел, как кот на сметану. Вот кому стыдиться надо. Хоть бы знать, что они там решат.
– А, ты здесь, ведьма, – проснулся Борис. – А ну, подай напиться.
– Вот, миленький, рассольчику испей, – бросилась к нему княгиня. – Господин мой, родненький,