Мысли у меня розовые, хотя ноги и желтые. Все получено, и все пожелания будут исполнены. Нам ли не узнать этот изящный римский почерк?[42]
Не лечь ли тебе в постель, друг мой?
В постель? Ну, конечно, милая, я приду к тебе!
Господи помилуй! Почему ты так улыбаешься и все время целуешь себе руку?
Что это с вами, Мальволио?
Вы изволите обращаться ко мне с вопросами? Впрочем, даже соловьи вынуждены слушать галок.
Как вы смеете в присутствии госпожи так глупо и развязно себя вести?
«Да не устрашит тебя величие» – так сказано в письме.
Как это понять, Мальволио?
«Иные рождаются великими…»
Что, что?
«…другие достигают величия…»
Что ты такое болтаешь?
«…к третьим оно нисходит…»
Да смилуются над тобой небеса!
«Вспомни, кого восхищали твои желтые чулки…»
Мои желтые чулки?
«…рождая желание видеть их подвязанными крест-накрест…»
Крест-накрест?
«Смелей, ты займешь высокое положение, если пожелаешь…»
Я займу высокое положение?
«А если нет, пусть ты останешься слугой…»
Нет, у него, несомненно, солнечный удар!
Входит слуга.
Госпожа, молодой придворный герцога Орсино явился: я еле-еле упросил его вернуться. Он ждет распоряжений вашей милости.
Я выйду к нему.
Слуга уходит.
Пожалуйста, Мария, пусть за этим человеком присмотрят. Найди дядюшку Тоби, пусть позаботится, чтобы при нем кто-нибудь неотлучно находился. Я готова отдать половину состояния, только бы с ним не случилось ничего худого.
Оливия и Мария уходят.
Ну как, понятно вам, что я за человек? За мной будет присматривать не кто-нибудь, а сам сэр Тоби! Впрочем, это ясно из письма, – она посылает ко мне Тоби нарочно, чтобы я наговорил ему дерзостей: ведь она прямо подбивает меня на это в своем письме. «Сбрось убогую оболочку, – пишет она, – будь хмур с родственником, надменен с челядью, громко рассуждай о делах государственных, порази всех странностью повадок»; и тут же указывает, как мне себя вести: вид должен быть суровый, осанка величавая, речь медлительная, манеры важного господина и прочее. Теперь ей от меня не уйти! Но все это свершилось волей небес, и я благословляю небеса. А когда она сейчас уходила: «Пусть за этим человеком присмотрят!» За человеком! Не за Мальволио, не за дворецким, а за человеком! Все ясно, все одно к одному, ни тени сомнений, ни намека на тень сомнений, никаких препятствий,