«Ну нет, так мы не договаривались!» – взъярился было я, но злость, чуть всколыхнувшись, улеглась – как унесла ее болотная вода, тихо текущая над травами. Какая разница, четыре или три, если не думал доставлять? Уже и сам не сознавал, как дал втянуть себя в нелепый спор, не знал еще: тот станет роковым, как поворотное кольцо для скорого на Петербург.
Я должен был понять еще тогда, в кафе на Ленинградском, что ведьма пробует меня, как зубом золото, прощупывает, не касаясь. То так, то эдак провоцирует, перебирает во мне чувства, как перебирают бусины на четках: оцепенение, отвага, удаль, страх, досада, злость. Я должен был понять еще тогда, но все, как водится, задним умом сильны.
Что-то еще тревожило меня, что-то, увиденное в уходящей из кафе фигуре, краем сознания подмеченное, не осознанное толком. Да-да, в тот миг, когда она ушла, мне показалось, будто маскарад ее – не просто бурый балахон, а снайперский болотный камуфляж. Что ж, нынче подстрелила стреляного воробья.
Похоже, гостья привокзального кафе, тряхнувши головой, мне в душу заронила семечко – сосновое, летучее. И темный лес стал прорастать внутри, уже кололся иглами, ершился ветками, топорщился, нашептывал мне шорохами, торопил, в спину толкал: иди, исполни обещание. Как в третьяковском зале у картины Левитана, я вновь стоял у омута – у края бездны собственного безрассудства.
Бог видел: если бы подсела ведьма со своим пари к кому иному – тот покрутил бы пальцем у виска. Любой, только не я, всегда готовый прокрутить в своем виске дыру, играючи в «рулетку». Да, я, бежавший из столицы, сжегший за собой мосты – Большой Каменный, Крымский, Пушкинский и даже Лужниковский метромост недавней реконструкции. Отрезавший пути назад: асфальтовые простыни Третьего транспортного и Тверской, Лубянского проезда и Бульварного кольца. Бежал, а в глубине души искал предлог, чтобы остаться, чтобы не возвращаться никогда в зевотный Петербург. Не потому, что в позолоченной столице было лучше, но потому, что мне нигде не лучше. И даже там, где нет меня. Любой предлог сгодился бы, любая мелочь – со дна фонтана на Манежной медная монетка – последней каплей в чашу неблагоразумия. Так уж не свыше ли была мне послана эта незваная девица? Эта девушка от слова «дэв», иначе – «дьявол»? Нелегкая влекла меня и надвое рвала. Но я не мог остаться – проще было солнце откатить назад к зениту.
Я, уравняв с другими, вскрыл подложное письмо. Хотел прочесть, но оказалось, почерк – бурелом, за частоколом завитков и черточек не видно сути. И разобрал только слова: «В те дни Белград стоял легок и свеж…» «Дела… – подумал я. – Белград с Москвой в эпистолярной связи. Небось, старик строчит ей о турецких войнах и любви к проливам».
Тут автоинформатор объявил: мой поезд прибыл,