Сами печи, числом четыре, у нас в бельэтаже лицом выходили в коридор, были высокими, от пола до потолка, и облицованы белыми изразцами. В толще белого печного изразца просвечивали розоватые прожилки. Каждая печь обогревала две, а то и больше, комнаты по 20 метров. Только в нашей комнате и у Прохоровых была отдельная печь, потому что наши комнаты были угловыми и требовали особенно много тепла. Внизу на печах были две дверцы: побольше для дров, и внизу поменьше, чтобы выгребать оттуда золу и прогоревшие угольки. Дверцы эти изначально были то ли медными, то ли бронзовыми, с витыми ручками, потом дверцы отодрали и унесли в неизвестном направлении, может, и просто в металлолом, а взамен поставили черные чугунные с выпуклой пятиконечной звездой посередине. Пол перед печкой был углублен, и в углубление это был положен, вдавлен в паркет, латунный лист с закругленными краями площадью метр на шестьдесят. Топили мы березовыми дровами, которые загодя, с осени, заготавливали, доставали, покупали на всю зиму и складывали в сараи во дворе. Я помню, как мама волновалась, что дров еще нет, требовала непременно березовых, радовалась сухим поленьям и ругалась, если привозили сырые.
Когда в середине 50-х появились первые телевизоры КВН с экранчиками величиной с замочную скважину, а к ним огромные линзы, чтобы хоть что-то можно было разглядеть, и наша семья записалась на приобретение этого диковинного предмета, я любила ходить с папой отмечаться в очереди, волнуясь, что вдруг в этот раз не отметят. Наотмечавшись вдоволь, мы получили, наконец, несуразную штуковину, торжественно внесли ее в дом и поставили у печки. По телевизору показывали коров и свиней с Выставки достижений народного хозяйства и балеты Большого театра: «Лебединое озеро», тогда не предвещавшее еще исторических перемен, и «Бахчисарайский фонтан», оба с Улановой и Плисецкой. У печки перед телевизором, как можно ближе к экрану, выставлялись стулья, приходили и соседи со своими стульями, и все мы сидели, слева подогреваемые живым огнем, уставившись в серую мутную картинку, зачарованные волшебной музыкой и влюбленные в балет, потому что в коров и свиней влюбиться было труднее. Разгорались нешуточные споры, кто лучше, Уланова или Плисецкая, Галочка или Маечка. Я была за нежную несчастную Уланову, а Плисецкая представлялась мне коварной жестокой красавицей. Магическое притяжение экрана с движущимися под музыку фигурками действовало не только на людей. Однажды к телевизору вышла маленькая мышь, села на задние