более прямо на полу! А если уж дотрагиваться до неё, то не иначе как волшебной палочкой! Но
было поздно или, напротив, как раз точь-в-точь с вспышкой этого костра страсти, который ведьма
сама и разложила. Он, в обыденной жизни самый обыкновенный Ганс, пусть и с копной красивых
волос, ещё минут двадцать назад лицемерно-невинно прижимавшийся к стенке вагона метро,
теперь, войдя в роль насильника, возбудился так, что не мог ждать ни минуты – да что там, ни
секунды!
– Подожди, ведь ведьмы не отражаются в зеркале! – шепнула она, падая на колени перед
большим, во весь рост зеркалом в прихожей, но он уже не мог ждать и не хотел её слушать. Он
раздвинул ей ноги сзади одной рукой, второй вынимая, как показалось Ляле в тот момент,
огромный, нестерпимо горячий, чуть ли не дымящийся член, и, повернув её вперед и в сторону,
вонзился в уже услужливо подставленное лоно сзади, необычно для него, резко. Так хорошо
Ляльке никогда не было. Она даже закричала от неожиданности и острого, граничащего с болью
удовольствия. Он испугался её крика и инстинктивно метнул взгляд в зеркало, где, вопреки
правилам, отражалась вся она, с мукой удовольствия на лице, с перекошенными губами, которые
теперь, в агонии, шептали-кричали:
– Давай! Ну давай же! Ещё!
Она подгоняла его, как запыхавшегося, замедлившего не ко времени бег коня. Будь у неё в
руках хлыст, она непременно прошлась бы по его мускулистым ягодицам. Он весь отдался этой
сумасшедшей скачке, не видя ничего, кроме её мокрого от пота торжествующего лица, которое
искажалось гримасой боли и наслаждения.
Эта дикая, разнузданная до умопомрачения гонка, когда он, кажется, порвал её внутри так,
что у неё онемели руки и затряслись ноги, сведённые судорогой, а лицо было мокрым, будто она
нырнула в воду, и она шаталась в его объятиях по пути в ванную, – этот ведьмов грех остался в его
памяти навсегда. И он впоследствии, на протяжении многих лет, тщетно пытался обмануть судьбу, добросовестно стараясь сделать приятное какой-нибудь очередной пассии, закрывал глаза и
представлял Ляльку в костюме Гретхен, ловил своё возбуждение, пытаясь реанимировать все
ощущения, которые он испытал тогда, и смело шёл в бой. И приём срабатывал всегда. Но так
хорошо, как с ведьмой в тот день, ему уже никогда не было…
Всё получалось так хорошо! Так здорово! Кто же знал, что в его подсознании идёт этот
процесс брожения, ферментации обид и глупого, заносчивого гонора? Ущемлённого комплекса
неполноценности, уязвлённой спеси амбициозного провинциала? И внешне при этом ничего не
менялось. Всё было прекрасно! Линейно…
А она, дурочка, задолго до его дня рождения озаботилась: что же подарить? Хорошо, что
ещё не додумалась преподнести ящик хорошего пива из «Берёзки», как