губы. Лишь чёрные волосы и длиннющие загнутые ресницы намекали на её неславянское
происхождение. При взгляде на неё Жора всякий раз с облегчением констатировал, что ей, с её
внешними данными, слава богу, не нужна косметика: её лицо ярко и выразительно само по себе.
Он, проживший десятилетия в Москве, так и не привык к конвульсиям моды, заставляющим
горожанок грунтовать кожу на лице, и подспудно числил косметику где-то по категории ажурных
чулок и красных фонарей. Ну и этот потенциальный зять из ниоткуда, любитель стихов и
математической зауми, тоже не обижен создателем, который потрудился над ним крупными
мазками акварелью: светло-серые прозрачные глаза, светло-русые волосы, круглое лицо.
Есенинский типаж, нечего сказать! Валентина тогда, при первой встрече, оказалась права. У неё, как и у всякой женщины, на первом месте внешние ассоциации. Женщина, что с неё взять!
Впрочем, и не дурак – МАИ всё-таки! Ребус из Окуджавы разгадал, ответил, заявившись на второе
свидание; правда, не без подсказки – понял, что загвоздка в шлеме, не снятом с головы. А что
шлем не снимают над поверженным врагом – это уже пришлось Жоре подсказывать.
И вот эта Лялина птичья суета вокруг него – может, в этом было всё дело, и она, сама не
подозревая, с чем-то переборщила? А с чем, собственно? Что обманом, женской хитростью
сумела приодеть возлюбленного? Ну не вести же его на вечер в институт в советских джинсах,
которые он полунасмешливо именовал «техасами»? В эти проклятые шмотки всё и упиралось –
показаться в свете перед сокурсниками требовалось при полном параде. А как одеть его на этот
самый парад? Джинсовый костюм Levi’s и пару батников к нему он, этакий упрямый хохол, ни за
что бы не принял. Она это чувствовала каким-то подспудным, шестым чувством. Пришлось врать
доверчивому егерю, да ещё с тонко рассчитанным апломбом: ты, мол, собаку съел в точных
науках, никто этого и не оспаривает. Но в том, что касается покупок, нет уж, математик, доверься
женщине и можешь не сомневаться. Просто отец недавно в командировке был в США, а там есть
такая вещь, как распродажа, – это тебе не линейный ГУМ, в котором если десять купил, то за
десять и плати; а там, понимаешь, сплошная нелинейность и масса неизвестных переменных
величин: если купишь две вещи, третью давали в подарок. И вот, мол, отец эти шмотки получил в
виде подарков. И куда их теперь девать? Не в детский же дом отдавать фирменные вещи?!
– Ну, есть комиссионка, – упирался он. – Тебе что, деньги не нужны?
Она, со змеиной хитростью, предвидела этот поворот темы:
– Если бы мне позарез деньги нужны были, я бы эти джинсы и с рук продала. Зачем мне в
комиссионке светиться? Но мне, знаешь, не с руки, прости за каламбур, слишком много людей
смотрят. Сотню заработаю, а характеристику себе испорчу.
Она