Характернейшей чертой идеологической базы военного коммунизма было убеждение в том, что к подобным формам организации общественной жизнедеятельности ведет сама объективная тенденция развития производительных сил. Из этого непосредственно выводились формы хозяйства, политики, психологии, быта. Прогресс производительных сил, повышение производительности труда в условиях современного крупного машинного производства (а ведь за ним будущее!) немыслимы без железной дисциплины, работы всех по единому, централизованно установленному плану-расписанию. «Планомерное общественное хозяйство – это единое предприятие, – рассуждал, например, Л.Н. Крицман. – И потому, что оно гигантски велико и сложно, особенно необходимо внимание к железной логике его движения. В царстве труда нет места свободе, в нем царствует необходимость»[13]. В такой системе нет места свободе ни для рабочих, ни для производственных коллективов.
Эта позиция вовсе не была каким-то крайним, экстремистским выражением идеологии военного коммунизма. Представления об абсолютной тенденции производительных сил к укрупнению и централизации и ее влиянии на все другие аспекты жизни человека были доведены до логического конца А.К. Гастевым. Он утверждал, что победа крупного машинного производства неизбежно ведет к стандартизации (или нормализации) других общественных отношений, не только производственных, но и интеллектуальных, семейных, бытовых, к нивелированию психики и интимной жизни[14].
Подчеркнем еще раз, что подобные выводы были в значительной мере следствием и доведением в теории до логического конца определенной тенденции движения производительных сил; тенденции, на анализ которой опирался в свое время К. Маркс и которая в начале XX века проявилась еще более ярко и многим могла казаться решающей, обеспечивающей наивысший рост производительности труда (подтверждением чему на Западе были успехи Форда и Тейлора) или даже единственно возможной. Это заблуждение, впрочем, не было в те годы «привилегией» одних только марксистов (аналогичные идеи получили широкое распространение, о чем свидетельствует появление тогда же антиутопий Е.И. Замятина, О. Хаксли