– Понимаю, – довольный, отпивая вино из пиалы, молвил Тохтамыш. – И я был бы в обиде. Взять мальчишку, да с родной земли, да от мамки и от нянек, и отдать его тому, кто недавно сжег их города и увел в полон половину их людишек. – Хан даже рассмеялся, вспоминая поход трехлетней давности. Княжич Василий прав, что в обиде на своего отца. Я бы такое точно не простил своему отцу, но мой бы так и не поступил. – Он вдруг посуровел, в глазах блеснули злые искры. – Туй-Ходжи не был так расчетлив, как великий князь Дмитрий. Был бы таковым – пошел на Русь с братом своим Урус-ханом. А он взял и воспротивился. Отец любил меня, больше жизни любил!..
Насима с трепетом ждала, когда ее повелитель выговорится.
– О побеге не помышляет? – строго спросил Тохтамыш.
Губы Насимы дрогнули.
– Нет, великий хан, – ответила она.
– Чему улыбаешься, Насима?
– Он обо мне помышляет – и днем и ночью.
– Это хорошо, очень хорошо. И ты даешь ему все то, что он хочет?
– Сполна даю, мой повелитель.
– Зря спросил, – усмехнулся Тохтамыш. – Даже не сомневаюсь в этом. Сам знаю, какова ты в любви. – Насима скромно опустила глаза. – А слуга его, этот богатур Дмитриев, как там его, Добрынька, он не подбивает юношу к побегу?
– Напротив, – поспешно успокоила хана наложница. – Учит быть умеренным во всем, слушаться тебя, мой хан, побольше охотиться, уделять время поединкам и верховой езде.
– Мудрый он советчик, этот Добрынька. Ему, видать, в Орде по вкусу пришлось. А что? Почему нет? Тут тебе и наложницы, и рабыни, вино да кумыс, охота, пиры, живи и наслаждайся. Хвалю тебя, Насима, ты успокоила мое сердце насчет княжича Василия. Будь еще более ласковой с ним и нежной. Стань его «второй половиной», это то, о чем мечтает каждый русский, каждый христианин, – рассмеялся он. – Его голос вдруг стал жестче, взгляд острее: – И слушай все, о чем говорит он – и днем и ночью. Наяву и во сне. И о чем думает он, тоже слушай. Сердце его слушай!
Грозен был голос Тохтамыша.
– Все выполню, мой хан, – поспешно поклонилась молодая женщина.
– Хочу, чтобы Василий сердцем прирос к нашему привольному краю. К степи, к Сараю. Он – наследник больших земель и однажды может понадобиться мне. Слышишь, женщина?
– Да, мой повелитель.
– Хорошо. Ну, теперь ступай, ступай. Когда нужно будет – позову.
Не соврала хану невольница Насима. Княжич Василий, днем увлекаясь охотами и поединками, бешеными скачками, – занятие всех аристократов мира, – ночью все глубже тонул в своей персиянке, и счастлив был любовью к восточной красавице. Многое забыл он из того, что прежде так волновало его, связанное с далекой Русью, домом, отцом – великим князем, с престолом московским. Кажется, в прошлой жизни все это было. Ведь любовь заменяет очень многое. Для иных – почти все. Для женщин особенно. И для юнцов тоже. Особенно для тех, кого променяли на великокняжеский ярлык. И тут Насима не солгала. Считать, что Василий взял и забыл предательство