Тохтамыш воплощал их мечты – и они любили его и были ему безраздельно преданны.
Василий в окружении своей свиты обходил сарайские рынки – ему нравилось это занятие. Сколько же тут было сладостей! Один только миндаль в меду чего стоил! На Руси такого богатства днем с огнем не сыщешь. А теперь еще он стал интересоваться тканями и украшениями – хотелось Насиме дорогой цветной платок подарить, золотое украшение, браслет, перстенек. Молодую женщину, его наложницу, радовали такие подарки. А он радовался тому, что она была счастлива.
Пока они ходили по рынку, вдыхая пряные и сладкие ароматы фруктов и сухофруктов, терпкие ароматы специй, к Добрыне подошел восточный купец в цветастом халате и чалме, поклонился и о чем-то заговорил с ним. Пока они беседовали, Добрыня то и дело оглядывался на Василия. Пару раз посмотрел в сторону княжича и купец. Несомненно, о нем говорили. Василий и сам краем глаза следил за ними. Затем, с таким же поклоном, купец удалился. Когда Добрыня торопливо направился к нему, княжич уже не сомневался: что-то важное сообщил ему иноземец.
– Вот что, пресветлый мой князь, сейчас подойди к нашему псу цепному – Курчум-мурзе и скажи ему, что в храм тебе надобно – исповедаться.
– Прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас.
– Кто этот купец?
– Добрый это купец, уж поверь мне.
– Лицом-то он на азиата не похож. Перс?
– Какой же ты любопытный, свет мой Василий. Так, кажется, тебя твоя раскрасавица Насима называет? По дороге расскажу, – Добрыня стал очень серьезным: – Делай, что говорю, княжич, это в твоих интересах. В наших. Ну а коли ты наследник Москвы, то и в интересах всей Руси.
– Ладно, да будет так, – кивнул Василий, чувствуя всю серьезность настоятельной просьбы своего вельможи и телохранителя. – Исповедь никогда еще никому не мешала.
Василий направился к главному соглядатаю, своему церберу, с интересом глядевшему на золотые побрякушки, и требовательно сказал:
– Курчум-мурза, я хочу в церковь нашу православную заглянуть. Исповедаться мне надобно. Так у нас принято, коли нужда есть. Да ты и сам знаешь.
– Коли надо – делай, – пожал плечами тот.
Он уже давно не устраивал религиозные диспуты на тему: «Чей Бог лучше?» Занятие это было заведомо обреченное. Василий стоял на своем и, кажется, готов был за своего Бога жизнь отдать. Что ж, это было достойно уважения. Хотя, кроме брезгливости Курчум-мурза ничего к религиозным порывам юноши не испытывал.
Василий