– Грейся. Я сварю грог. Кажется, тебе он даже нужнее, чем мне.
Хмыкнув и не задерживаясь, чтобы не услышать очередной упрямый отказ, Роман скрылся в кухне. Он успел заметить, что глаза у Теодоры слишком красные даже для такой погоды.
Он методично помешивал напиток и разливал его по чашкам, оставаясь внешне невозмутимым. Почему она здесь? Почему сегодня? Роман не мог понять, хочется ли ему ее присутствия. Разумеется, выставить девушку он не мог. Она плакала, это очевидно. Всегда собранная, аккуратная и внешне готовая к бою, Теодора была не похожа сама на себя. Роман надеялся, что сегодня она откроется ему с новой стороны, той, которую тщательно скрывала. Наконец он, возможно, увидит то, что настойчиво скрывала от него безлунная ночь. Это сравнение заставило его нервно усмехнуться.
Вернувшись в комнату с двумя полными чашками, Роман нашел Теодору сидящей на полу у камина, листающей потертую книгу древних мифов. Он замер на пороге, внимательно глядя на нее, неожиданно хрупкую и ранимую, и отметил, что ей, на удивление, его кофта идет куда больше. Роман наблюдал, пока Теодора не подняла голову и не заметила его, растерянно улыбнувшись.
– Лучше? – Он пододвинул невысокий столик и тоже опустился на ковер.
– Намного. Спасибо… За все это, – сказала она, поднимая чашку.
– Ерунда. – Роман отпил и взглянул на нее поверх прозрачного края, бросающего бордовые отблески на лицо. – Расскажешь, что с тобой стряслось?
– В общем-то ничего особенного. – Такое начало его разочаровало, но он промолчал. – У меня была сложная пациентка. И я вышла из себя. Села в машину и ехала, пока случайно не оказалась здесь и…
– И не врезалась в мою мать.
– Извини меня.
– Надеюсь, не за причиненный матери моральный ущерб?
– За то, что сказала в нашу последнюю встречу.
– Ты не должна извиняться за свои убеждения.
– Даже если я не уверена в них?
– А ты не уверена?
– Я не…
– Послушай, Теодора. Человек может выучить основы психологии, истории или метафизики, но свою философию он должен выбрать сам.
Она посмотрела на него так, будто Роман сказал какую-то непристойность. Теодора всегда смотрела на него так, когда он говорил вслух о том, что она боялась принимать на веру.
– Ты не должна соглашаться со всем, что я говорю.
– В большинстве случаев это далеко не так.
– Ты никогда не сможешь выбраться за рамки своего круга. Так и просидишь на месте всю жизнь.
– Прости?
Его слова ошеломили ее. Ей даже показалось, что она ослышалась. В голосе Романа не было ни злобы, ни надменности, присутствовал даже какой-то намек на веселую иронию. Поставив стакан, он уперся ладонью в пол позади себя и смотрел на нее, вскинув подбородок.
– Ты