Глядя то на лицо отца, то на лицо Романа, Теодора почувствовала, как вспотели ладони. Ее всегда влекло ко второму. И сидя там, на подоконнике в своем кабинете, она призналась себе не в том, что выбрала черное или белое, но в трусости. Да и как могла она выбрать, если все суждения, мысли и мораль, внушаемые ей с малолетства, развили в ней дальтонизм?
Четверть часа спустя Теодора уже мчалась по шоссе, ругая себя за несобранность и невнимательность, когда вслед неслись возмущенные гудки клаксонов. Она действовала точно с завязанными глазами, но нога упрямо вдавливала педаль газа в пол. Город начал исчезать в темноте позади, прячась за холмом, как если бы уходил под воду. Теодора прибавила скорости.
Когда она выбралась из машины, ступив на мягкую пружинистую землю, медного цвета луна только начала подниматься над далекими шпилями, невидимыми отсюда. Ей пришлось покопаться в поисках фонарика. Старая церковь стояла у подножия холма неосвещенная – сгусток тьмы с проржавевшей крышей, терзаемой всеми ветрами. Ее так и не решились снести. Казалось, к ней вообще никто не осмеливался приближаться, не говоря о том, чтобы ступить под непрочный неф. Это место категорично заклеймили злым, нечистым, хотя когда-то считали святым.
Слушая свое громкое, учащенное дыхание, походящее на хрип, Теодора приблизилась к двери. Потянулась к ручке, застыла. Совсем как тогда. Она вошла внутрь. Замерла посреди загнившего от времени и пустоты нутра здания. Здесь все осталось таким же. Ничего не тронули, не перенесли в новую церковь, построенную уже в городке. Даже позолоченный алтарь остался стоять нелепым памятником древности и ушедшим векам. Он высился посреди сгнившего дерева и полуобвалившегося купола, будто бы гордился своей святой неприкасаемостью, торжествовал над разрушением и скверной. Теодора долго смотрела, как алтарь отражает направленный на него луч фонаря и бросает его к потемневшим от сырости стенам. На них смотреть было просто. Только бы не поднимать взгляд наверх, на балюстрады, не опускать вниз, под ноги. Она поддалась. Посветила вниз.
Этого не могло быть, но… на том самом месте, кажется, бурое пятно навечно въелось в непрочные доски. Теодора отскочила, почувствовав, как к горлу подступает ком. Зажав рот рукой, она бросилась вон, и свет фонарика заметался по стенам и полу застигнутым врасплох грабителем.
Теодора твердила про себя, что это была она, но слышала не собственные разрушительные мысли, а его крик. Уже давно