– Не принимай близко мои слова. Вообще выбрось их из головы, я лишь хотел спровоцировать тебя.
– Зачем? – глухо спросила она, все так же глядя на свое отражение в окне.
– Чтобы увидеть… Не важно. Извини меня.
Роман опустил пальцы на клавиши, и те издали тонкий протяжный звук. Всего две ноты. Теодора обернулась на звук.
– Не стоит извиняться за свои убеждения.
– О нет, это вовсе не они. – Роман усмехнулся тому, как она подловила его. Сплетя в замок пальцы, он уперся локтями о крышку рояля и подпер подбородок.
Теодора вздохнула и вдруг вспомнила вопрос, заданный Сюзанной Даль сегодня утром, но так и повисший в воздухе перевернутым вопросительным знаком.
– Как понять, что ты не на своем месте?
– Очень просто, – ответил Роман, задумавшись на секунду. – Перестать притворяться.
– Что ты имеешь в виду? – Его слова пробудили в ней интерес.
– Вот заходишь ты в комнату, расстроенная какая-то. Разочаровал молодой человек, обидел начальник, да просто нет вдохновения, ничего не выходит, – начал Роман, глядя поверх плеча Теодоры. – У тебя свои заморочки. И тебе сейчас плохо, но это пройдет. Просто помолчать, понять, отпустить. И вот ты с этой своей «трагедией» заходишь в комнату, где уже есть люди. А им твоя трагедия не нравится. Они ее видеть не хотят. Им лучше приторная нарисованная улыбочка, чем эта твоя дурацкая трагедия. И они начинают беситься, докапываться, что с тобой не так, черт возьми? Почему нельзя просто быть радостной, как с красивой картинки? Чтобы всем вокруг было красиво! И теперь уже входишь на цыпочках, тихонько открываешь дверь в комнату и ждешь понимающего взгляда. Не «ну в чем дело? Не узнаю тебя! С тобой же вообще невозможно иногда!», а «это нормально – чувствовать себя разбитой/подавленной/преданной/истощенной/грустной. Давай просто помолчим, если хочешь. Я приму тебя любой». Ждешь… чуда?
– Почему мне кажется, что ты отлично знаешь, о чем говоришь?
Роман наконец посмотрел на нее, открыто, позволив себе не скрывать того, что он чувствует. И этот взгляд, пущенный через комнату, пронзил ее серебряным наконечником стрелы. Они почувствовали это одновременно, и оба отвели глаза.
– Не нужно становиться моим психотерапевтом, – произнес он чуть тише.
– Кто-то же должен.
– Тогда уж я побуду твоим. У меня лучше выходит.
– Думаешь, это так легко? – чуть надменно спросила Теодора, скрестив руки на груди. Она улыбнулась про себя, почувствовав, как в беседу возвращается привычный непринужденный тон.
– Проще простого! Сидишь себе в кресле, водишь ручкой по бумаге. Главное – изредка поднимать голову, делать вот такой взгляд, – он нахмурил брови и как будто бы даже слегка скосил глаза, вызвав у Теодоры улыбку, – и говорить: «Может быть, это из-за того, что… мне кажется, что… у меня такое чувство, что на вас кофта, подаренная моей матерью, и она бы рехнулась,