Атли Бернтон сунул руку в карман кожаной куртки, смутно определяя границы времени и места, и уже собирался сесть в автомобиль, как вдруг вспомнил, что хотел достать бутылку воды из багажника. И без того раздраженное горло царапало словно гвоздями после сигаретного дыма. Качающийся, как старый маятник, Бернтон как раз собирался захлопнуть крышку багажника, когда на широкое плечо опустилась чья-то рука, заставив его подпрыгнуть на месте.
– Что вам нужно? – ощетинился Бернтон, или Берн-Сукин Сын, как частенько звали его в местных пабах красноносые и столь же грубые приятели на века (в данном случае век исчислялся дном последней початой бутылки), слишком резко развернулся на нетвердых ногах и врезался поясницей в багажник. В голосе слышался страх. Он лишь упрочил отвращение Романа, которому стоило усилий не усмехнуться в лицо несчастному.
– Не подадите монетку глупому бродяге? Чертовски похолодало, а у меня, знаете, дыра в кармане.
– Сомневаюсь, что одна монета вас согреет, – брезгливо поморщился Берн-Сукин Сын, прочищая горло. Он заметно успокоился, но по-прежнему стоял, с силой вжавшись в машину. Доверия в голосе не прибавилось.
– Ну, с миру по нитке, как говорится.
– Приятель, шел бы ты подальше! Те, кто подкрадывается по ночам, обычно плохо заканчивают.
Роман склонил голову набок и поглядывал на Бернтона из-под упавших на лицо волос. Ему хорошо удавался образ бедного идиота, но больше всего нравилась та часть, где пугливый голодный взгляд сменялся жестоким и осмысленным, прямо как кинокадр.
– Да бросьте, всего несколько крон! Вам парковка в этой дыре дороже обходится. Ночи стали такими длинными…
– Проваливай, козел! Напугал же, рвань паршивая.
Мужчина наконец отклеился от бампера, и в нос Роману ударил тяжелый запах алкоголя, который не следовало бы смешивать еще и с плохим табаком, хотя Атли Бернтон вряд ли довольствовался дешевым. Роман предположил, и весьма верно, что в бардачке он хранит сигареты куда дороже тех, которыми угощал «приятелей на века».
– А знаете, кто еще плохо заканчивает, мистер Бернтон?
Перемена в голосе Романа заставила мужчину окаменеть. На этот раз страх метил под дых сокрушительным ударом. Прежде, чем Берн – уже даже не уверенный в том, чей он сын, –