– Как тяжело вести эти допросы, друг! – посетовал Тим.
– Я вас понимаю, герр комиссар! – откликнулся переводчик.
– Я сейчас с удовольствием выпил бы чашечку кофе, но некогда: у меня еще множество дел на сегодня.
– Я бы тоже, герр комиссар, – Репьев улыбнулся в рыжие усы. – Мы потерпим до обеда?
– Придется потерпеть! – согласно кивнул Тим.
Вскоре дверь снова скрипнула, и конвойные ввели в допросную камеру очередного подследственного, одетого в светло-коричневые брюки и мятую майку. Тот шел, заваливаясь от изнеможения набок и оступаясь. Конвойные практически подтащили его к привинченному к полу стулу, усадили и привычно сковали ему руки за спинкой стула наручниками, после чего вышли. Подследственный – восемнадцатилетний парень сидел, уронив голову с осунувшимся худощавым лицом на грудь.
– Ви Василий Сотникоф? – Тим пристально на него посмотрел.
– Ну… я… – слабым и равнодушным голосом ответил измученный первым допросом и несколькими днями сидения в строгой камере подследственный.
– Ви знат, што против… ви йест показаниэ о тйашком преступлениэ?
– Вы уже видели всё… – невнятно произнес Сотников, не поднимая головы и не открывая глаз.
– Вот, ви знат, кто это писаль? – Тим протянул в его сторону шелестнувший лист бумаги с протоколом допроса Мухина, приподнял над противоположным краем стола. Сотников тяжело приподнял голову и открыл мутно глядевшие серые глаза.
– Почем мне знать, что это… – выговорил он. – Не владею я вашим языком.
– Ви смотрет… э-э… подпис в низ.
Сотников с усилием, беззвучно шевеля губами, но прочитал заявление Мухина, что текст протокола был верен.
– И что? – спросил он.
– Это подпис от ваш друг Мухин, – сказал Тим.
– Пускай… – выдохнул, вновь бессильно опустив голову, Сотников. – Я все равно… не знаю его почерка…
Тим вновь положил протокол допроса Мухина перед собой – сбоку от второго чистого листа, на котором он собирался записывать показания Сотникова.
– Скажите этому человеку, – обратился Тим к Репьеву. – что его друг Мухин показал здесь, что