– Обманывают они… – произнес Мухин.
– Ваш друг говорйат не правда о вас? – с деланной иронией переспросил Тим.
– Неправду, – Мухин снова обессилено склонил голову.
– Хорошо, – нарочито злорадно усмехнулся Тим. – Ми сечас зват их сйуда, – он поводил в воздухе пальцем, как бы очерчивая допросную камеру. – и спрашиват, почему они говорйат против ви… э-э… лёшни слёво… почему они говорйат, што ви их подельник, а ви… чисти челёвéк. И ви сам их спрашиват, почему они о вас говорйат не правда! – Тим снял трубку телефона внутренней связи, поднес к уху. И обратился как бы между делом к переводчику:
– Скажите молодому человеку, что сейчас будет очная ставка. Если ему есть, что сказать, до ее начала, пусть говорит. Если сейчас его приятели расскажут все до него – ему уже трудно будет оправдаться, а мне со своей стороны – спасти его жизнь.
Репьев, придав голосу категоричной суровости, перевел Мухину. Тим же связался с командиром внутренней охраны тюрьмы и предупредил, что скоро закончит допрос Мухина, чтобы конвой был готов доставить в допросную камеру Сотникова.
– Конечно, герр комиссар! – ответил командир охраны, удивленный, зачем Тиму понадобилось делать дополнительные предупреждения, когда и так было понятно, кого вести на допрос следующим. – Все уже готовы.
– Ждите моего звонка! – приказалл Тим.
– Есть! – ответил собеседник на том конце провода, и Тим повесил трубку.
Мухин не понимал немецкую речь и не мог еще критически мыслить в должной степени, чтобы распознать искусный блеф опытного полицейского дознавателя. Тяжело выдохнув, юноша проговорил, измученным взглядом вопросительно посмотрев не на Тима, а на более понятного ему, потому выглядевшего менее устрашающим, своего соплеменника переводчика Репьева:
– Они что, правда… обо мне всё рассказали?
– А вы как думали, молодой человек? – серьезно промолвил Репьев. – Вас еще пожалели, допрашивали не так сурово. Одно дело – играть в войнушку, а другое – в самом деле сидеть на допросе. Вы сами, наверное, в этом убедились.
Мухин снова уронил голову на грудь, и стал нервно теребить пальцами взлохмаченные светлые волосы. Тим подумал, что подросток, вероятно, одновременно и рад, и не рад известию, которое он, по неопытности или несознательности заглотив детективную наживку, принял за правду. С одной стороны, ему горько от якобы предательства друзей, с другой – можно теперь не выгораживать их, а дать требуемые показания, попытаться все-таки спасти свою оказавшуюся вдруг бесценной жизнь.
– Junge, komm schon!1 – сказал Тим несколько смягченным тоном. – У вас нет причина не дават показаниэ!
– Да, я… немного помогал им, – хрипло произнес Мухин. – Воды… можно…
– Bitte! – Тим снова придвинул к нему