– Только бы сполна выспаться, – сказал Тим…
Когда он поднялся на свой этаж, отпер дверь и вошел в квартиру, то увидел дрожащий свет керосиновой лампы, лившийся из кухни. Двустворчатые крашеные белым двери комнаты, в которой жила Анфиса с детьми, были закрыты: значит, дети уже спали, а сама женщина сидела на кухне. Тим запер дверь квартиры и, усевшись на низкий табурет у стенки прихожей, принялся стягивать сапоги. В кухне послышался шорох, и оттуда вышла Анфиса в белом в горошек домашнем халате и белой с рисунками в виде красных цветочков косынке, под которую были убраны ее длинные светло-русые, почти белокурые, волосы.
– Как дела? – спросил Тим женщину по-русски, не глядя на нее, но стараясь придать голосу бодрости. Хотя он, как всегда по окончании большинства напряженных военных дней, был уже всерьез уставший, и его тянуло к кровати. Но он не мог позволить себе слабину: все должно было быть готово на случай неожиданной тревоги. И, превозмогая усталость, моргая слипавшимися веками, он подтянул ближе к себе стоявший рядом на полу низкий деревянный ящичек с обувной щеткой и ваксой.
– Все хорошо, господин комиссар! – ответила Анфиса.
– Дети? Здорови?
– Да, господин комиссар, спасибо!
– Ви дават мнйе вода кимната?
– Да, я все сделала, – отвечала Анфиса.
– То чепви шелазо, – сказал Тим.
– Сейчас, – Анфиса направилась обратно в кухню.
– Хэ! – остановил ее Тим.
– Что, господин комиссар? – спросила женщина, обернувшись.
– Заутра или по один ден ми брат… oh… я этот слёво по-руски нэ знат… kurzum… йеда. Шиунош, ви понимат?
– Простите, нет, господин комиссар, – ответила Анфиса.
– Хлиб, коубаса, Butter. Ви понимат?
– Да, господин комиссар! Теперь поняла.
– Я вам этот дават. Ви понимат?
– Да, господин комиссар! – кивнула Анфиса. – Большое вам спасибо!
– Иди! – сказал Тим. Женщина ушла на кухню, а Тим принялся усердно начищать сапоги ваксой, чтобы утром быстро собраться снова на службу.
Закончив возиться с сапогами, он встал с табурета, прошел в свою комнату и зажег стоявшую на столе керосиновую лампу. Когда колеблющийся свет озарил помещение, Тим быстро снял фуражку и сразу убрал ее на полку шкафа, а скинув китель и сорочку, сначала аккуратно разложил их на кровати. Затем, в майке и галифе подойдя к трельяжу, возле которого Анфиса уже поставила ему табуретку, ведро с водой и таз, привычно принялся умываться. Тщательно намылил руки, на которые за день службы в развороченном боями городе могла прицепиться всяческая зараза, сполоснул лицо, вымылся до пояса, не столь старательно, как утром, но добросовестно почистил зубы. Затем растерся полотенцем. Анфиса принесла разогретый утюг и стала убирать ведро и таз. На столе при мерцающем свете керосиновой лампы Тим тщательно выгладил сначала сорочку, затем китель, и, снявши галифе и оставшись в трусах, брюки. Аккуратно,