Где-то лес скрывает зло.
Услышав песенку, Мара впервые за долгое время улыбнулась. Женщина с ребенком это заметила и просияла в ответ.
– Знакомая песенка?
– Баба пела, – подтвердила Мара.
– Баба? А где твоя бабушка?
Агафья насторожилась и замерла как истукан.
– В лесу зывет, – просто ответила Мара.
– Эту песенку все в Красногорье знают, – с грустной улыбкой произнесла женщина.
– Она о людях, о нехоросых людях, так баба…
Агафья покидала ведра, полные воды, и подлетела к Маре, не дав ей договорить.
– Ох, не слушайте бедняжку. Небось на болотах столько нагляделась, пока там слонялась, вот бредни и несет, – поглаживая девочку по голове, Агафья елейно улыбалась женщинам. – Это ж надо такое… Видать, так дело было: старуха лихорадку подхватила да сгинула на болоте, а бедняжка осталась. Пойдем, голубка. Воды надо набрать да дела делать.
Как только Агафья отвела Мару подальше, улыбка сползла с ее лица.
– Ты что же мелешь, а? Помалкивай и знай свое место! Вот ведь Некрас мой малахольный, припер на старости лет…
Она осеклась на полуслове, за ними по-прежнему наблюдали. Девочка вызвала любопытство, и люди, не стесняясь, продолжали обсуждать, кто же мог додуматься потащить ребенка к болоту. Новость о Маре разлетелась еще до того, как последний петух в деревне прокукарекал о восходе солнца. Все приветливо им махали и выражали одобрение по поводу появления названой дочки. Недовольная Агафья по дороге назад изо всех сил скалила зубы в улыбке, а недовольство свое выплеснула дома. Нагрузив дополнительной работой всех, даже сонную Фроську, она повернулась к Маре:
– А ты, коли думаешь, что задарма тут будешь пировать… – с этими словами она скрылась в кладовой и быстро вернулась, неся что-то в руках. – Знакомы тебе вещицы?
Она протянула Маре кудель с примотанной к ней овечьей шерстью и веретено.
– Ну, чего таращишь свои глазища?
Мара легонько кивнула, ей уже приходилось видеть, как Ярослава или Марфа пряли нити. Правда, в тереме была еще и прялка, которой женщины пользовались по очереди. Усадив ее на лавку у окошка, Агафья установила поблизости кудель и отдала веретено.
– И чтоб ниточка была ровная и тонюсенькая. Я бы тебе прялку дала, да она давно сломалась. А на новую никак не разживусь. Вся в заботах я о детях, а благодарности никакой.
Хозяйка дома на время отлучилась. Мара осталась с Боянкой, которая сидела на полу и с ног до головы была в пуху, как неоперившийся цыпленок. Ее вид позабавил Мару, и она заулыбалась, отчего на щеках появились ямочки.
– Ничего смешного, пряди давай, – сузив глаза, сказала Боянка. – А то матушка еще работой нагрузит. Вот Фроське свезло, скоро уедет.
Боянка снова принялась отделять мелкий пух от перьев. Мара поникла и уставилась на кудель. В подобном тоне к ней никогда не обращались. Да,