– Мама, – сказала Мара, ни к кому особенно не обращаясь.
– Ишь чего, я тебе не мама. – Агафью знатно перекосило, при этом она продолжила насухо вытирать девочку. – Вот удумала.
Мара протянула руку к лавке, на которой лежало ее очелье.
– Мама, – повторила она.
Некрас, который уже успел побывать в бане, ел кашу за столом. Он понял, что хочет девочка, и обратился к жене:
– Отдай ей, она его из рук не выпускала.
Передав очелье Маре, Агафья надела на нее светлую рубаху с пятнами – по всей видимости, уже ношеную и принадлежавшую кому-то из ее уже подросших детей. Усадив гостью за стол, Агафья с грохотом поставила перед Марой деревянную плошку с кашей и с силой вручила ложку.
– Подкрепись маленько, – Некрас все подбадривал девочку, и, в отличие от жены, он старался говорить с ней мягко.
– Я же сказала, спать! – мать опять прикрикнула на детей, которые постоянно таращились на гостью. – Завтра столько работы, а теперь еще и это…
Мара съела всего пару ложек каши, ее шатало, а веки заметно слипались. Спать ее уложили на лавке, предварительно постелив замызганную тряпку. Через какое-то время в избе наступила тишина и темень, только последние деревяшки догорали в печке. Наконец девочка закрыла глаза и провалилась в глубокий сон.
Видимо, Мара настолько крепко спала, что даже не проснулась, когда вернулась с гуляний Фрося, или Фроська, как звали ее родители. Разбудила девочку утром Агафья.
– Вставай, все уже на ногах, нечего вылеживаться. Еще по воду сходить надобно да дров принести.
Мара не сразу поняла, где находится, и с опаской поглядывала на сидевших за столом. Фроська была темноволосой девицей, что называется, кровь с молоком. Розовощекая, кареглазая и с длиннющей косой, как у матери. Ее уже посвятили в последние события, произошедшие накануне, так что она и носом не повела при виде Мары.
За столом сидели и младшие дети, те, что подглядывали с печки вчера. Прохор, тоже темноволосый и худой, был постарше, лет двенадцати, и рыжая Боянка двумя годами младше.
– Иди сюда, – Прохор похлопал по скамейке подле себя и улыбнулся Маре.
Агафья при этом вручила кашу девочке так же, как вчера, словно та у нее последние крохи забирала, и дала ей отдельную плошку, в то время как все ели из одной. При этом одарила младшего сына укоризненным взглядом, отчего он виновато опустил глаза. Не приходилось сомневаться, кто являлся главой семейства.
Ели в основном в тишине, слышно было только постукивание деревянных ложек о плошку. Не молчала лишь Агафья, раздавая указания на день.
– Ты дров принесешь, – обращалась она к Прохору и Боянке. – А ты перья разберешь. А ты…
На последних словах глаза Агафьи увлажнились, она смотрела на старшую дочь.
– А мне ничегошеньки делать не пристало. На днях я покидаю вас и буду хозяйкою уже в другом доме. Поспать бы,