– Да! Я всю ночь не спала и думала о том, как моя дочь решила выйти замуж за человека, который своим постоянным костюмом считает рубаху-косоворотку и смазные сапоги, которые обычно принято носить кучерами и дворникам, и тогда, когда она могла быть принята при болгарском дворе?
Голубев был так удивлён слышанным заявлением тёщи, что не сразу понял, шутка это, или действительные мысли её. Но когда он увидел, что его Люча смертельно побледнела, а в углах глаз блеснули слезинки, он понял, что тёща говорила тио, что думала.
– А я, мама, думаю, что не стоит заниматься нам дискуссией на эту тему, я рада, что Ваня носит тот костюм, который ему нравится, – сказала Л.П. и начала угощать чаем, желая переменить тему разговора.
Но это оказалось не так просто. Замечание дочери не образумило матери, а лишь подлили масла в огонь.
– я давно присматриваюсь и вижу, что Иван Иванович сделал большую ошибку. Ему нужно было брать в жёны не мою дочь, а деревенскую бабу, которая ходит в понёве и от которой пахнет козлом.
– Ну, мама, я просила тебя прекратить разговоры на эту тему и обо мне не заботиться. Я нахожу, что костюм у Вани самый подходящий для его работы и мне он нравится.
– Вот интересно было бы, если я свой рабочий костюм переменил на фрак, а вместо кепки взял шапокляк, – пошутил Голубев.
– И фрак и шапокляк это лишнее, а быть всегда в приличной тройке и в крахмальном воротничке – это долг каждого порядочного человека, взявшего себе жену из интеллигентной семьи, – сказала тёща.
– Довольно, я не хочу слушать эти разговоры, иначе я выйду из-за стола, – сказала Л.П.
Кончали пить чай все молча, также молча поднялись и разошлись по своим комнатам.
Такой инцидент произошёл в конце августа и после этого как будто кто ужалил тёщу: она при всяком удобном случае мелкими уколами старалась задеть Ивана Ивановича и намекнуть ему, что он не ровня его жене и её дочери.
По просьбе жены Голубев с большим терпением переносил все выходки тёщи и старался не замечать их. Но это ещё больше раздражало её. Однажды вечером, когда Л.П. обычно играла свои любимые Шопеновские этюды, а Голубев, успевший уже освоиться с классической музыкой и полюбить её, слушал, в зал сошла О.А. Стоило Л.П. остановиться играть, чтобы начать новую вещь, как О.А., не без ехидства, заметила: «Ты бы сыграла какой-нибудь танец или плясовую, это было бы более понятно Ивану Ивановичу». Но тут мера терпения перешла все границы. Голубев не выдержал и сказал: «Знаете ли, О.А., я заметил, что климат Богородицкого хутора у Вас разлил желчь, и я усиленно Вам рекомендовал бы его переменить на климат города Т., Вы мне скажите, когда понадобятся Вам лошади, и я отдам распоряжение». О.А. хотела что-то сказать в ответ, но Л.П. захлопнула пианино, потушила свечи и сказала: «Ваня, пойдём ко мне наверх. Мне хочется с тобой поговорить»,