– Так вы говорите, – нарушил сытое молчание Максим. – Продукты пропадают?
– С погребу, – с готовностью кивнула Никитишна. – Ну да чего меня, старую, слушать. Пойдем, сынок, покажу.
Выходить на бушующую снаружи метель не хотелось вдвойне, но Максиму и в голову не пришло отказаться. И дело было не только и не столько в деньгах.
Погреб обнаружился с обратной стороны дома. Тяжелая, кое-как обшитая жестью дверь протяжно скрипнула петлями, впуская внутрь хозяйку и экстрасенса.
– Вот, сынок, погляди, – Никитишна посторонилась, вжимаясь в грубую деревянную стену. – Третьего дня в последний раз спускалась – энто вот ведро с картоплей еще полное было. То ли я из ума выжила, то ли…
– Нет, – задумчиво проговорил Максим и присел на корточки. – Не выжили.
В сантиметре от его ботинка на грязном полу виднелся смазанный, но вполне различимый отпечаток ноги.
Ноги маленькой и явно босой.
– А скажите…Никитишна, – уже на выходе обратился к хозяйке Максим, прикусив себе язык за неловкость. – Тот дом, о котором вы говорили, который вас беспокоит – он там, верно?
– Верно, сынок, – с благоговением откликнулась Никитишна, проследив взглядом направление, указанное пальцем экстрасенса. – Все верно, недаром я тебя вызвала, ох, недаром…
Снова укол вины за обман.
Максим наклонился к уху своей нанимательницы и спокойным, внушительным тоном произнес:
– Идите, бабушка, домой и ни о чем не беспокойтесь. Я разберусь.
Подождав, пока успешно успокоенная пенсионерка скроется за углом дома, вышагивая по еще не заметенной цепочке собственных следов, он развернулся и уверенно зашагал прочь.
Туда, куда вела едва заметная цепочка следов поменьше.
***
Однако, на подходе к хлипкому заборчику соседнего участка его уверенность в собственных силах, как и в понимании мироустройства в целом, сильно пошатнулась.
Зима словно вовсе не касалась этого двора. Ветер обносил его снегом аккуратно по периметру, а над ним, из колодца, пробитого неведомой силой в тяжелых зимних облаках, вовсю сияло солнце. Более того, в обход всех законов природы, земля, кусты смородины и даже одинокая яблоня были покрыты зеленью. Портили картину лишь торчащие, как гнилые грибы-переростки, строения – покосившийся дом, когда-то очень давно, похоже, выкрашенный в желтый, и мрачная пристройка, не то сарай, не то амбар. Но что добило Максима окончательно – на траве недалеко от калитки сидела босая девочка лет тринадцати в грязном сарафане в голубой цветочек. Она тихонько напевала без слов смутно знакомую навязчивую мелодию и, кажется, следила за перемещениями в густом травяном лесу какой-то букашки.
«Ну, конечно же, – щелкнуло в рационализаторской части сознания Максима. – Я снова сплю». Он бешено затряс головой. Обычно это помогало проснуться лучше,