Чан Ми, опустив голову, теребила ручку от ранца.
– Я поняла.
– Дочурик, посмотри на меня. Прежде чем что-то сказать людям, думай о последствиях, хорошо?
– Хорошо.
– «Что я делаю сейчас, – подумала Оленька, – я советую своей малышке – лгать, недоговаривать, оглядываться».
Детство, самая счастливая пора, чистый, незапятнанный взгляд на мир, доверие к окружающим. Вправе ли я омрачать эту доверчивость, рассказами о жестокой действительности, о том, что существует зло, что его надо остерегаться. Вправе ли я обрубить то чувство умиления к знакомым и незнакомым, хорошим и добрым людям?
Через все это она уже проходила. Не все, конечно, но многие, узнав правду, пугались. От страха и непонимания происходящего, озлоблялись, и, обвиняя ее во «всех грехах», пытались расправиться, как во все времена расправлялись с колдуньями.
Ах, как же хочется подстелить соломки, своему чаду, не допустить появления собственных шишек, научить жизни, рассказывая о своих неудачах, да так, чтобы не травмировать, не закрыть пеленой равнодушия эти наивные, зеленые глазки. Нет, я еще не готова, к такому разговору, поэтому обратимся к классикам.
– А ну, скажи мне, кто сказал?
Молчанье – щит от многих бед.
А болтовня всегда во вред.
Язык у человека мал,
А сколько жизней он сломал.
– Чья цитата, Чан Ми? – Опера уже улыбалась, – ну, что за прелесть этот ребенок, на нее даже и рассердиться невозможно.
– Омар Хайям, мама, да поняла я уже, поняла, ну, я побежала?
– А щечку?
– Я опаздываю, что за телячьи нежности на людях?
Ольга Семеновна провожала взглядом девочку, что шустро перебирала ножками по асфальту, легко распахнула тяжеленную дубовую дверь и, обернувшись, помахала маме ручкой.
Над входом крупными буквами было написано – ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ШКОЛА.
Глава 8.
«Ревность». Тамбов. 1923 год.
Оленька долго смотрела на ключ, прежде чем открыть мастерскую художника.
Что делать? Как поступить? В трудной ситуации всегда есть три варианта решения проблемы.
Первый – лечение, но ни одна мотивация не работала. «Ты разрушаешь свой организм, это плохо кончиться, надо лечиться», – тут же поступал категорический отказ, – «я не болен»! – и, похоже он действительно не в силах справиться самостоятельно, потому, что смотрит только в себя, не понимает причины своих страданий, патологическая склонность обвинять других. И это идет по нарастающей. Сначала ненависть к окружающим, потом к себе, и в итоге ко всему миру.
Второй – терпеть. Быть рядом до логического конца, выхватывая проблески сознания, лелеять воспоминания о былом. Проявлять особую чуткость, ну как же, он непризнанный гений, и все ему должны. Понимать каждое движение его души, поддерживать во всем, в том числе и приносить наркотики «для богатых, для богемы», так это сейчас называется,