– А куда?
– Надолго?
– Нет только на один день, так что до понедельника, господа! Встретимся в клинике.
– Наконец-то, вы пришли, барышня, бяда у нас!
– Что случилось? Кто-то заболел? Отдавая пальто Катерине, спросила Ольга Семеновна.
– А Маняша где?
– Дык, че с ней случиться, с Манькой-то, ванную вам прогреваить. Соловейко заболел, с утречка сидить нахохлившись, откушать не желають, вы уж гляньте, не ровен час, Василий Степанович возвернуться, забранят, что недоглядела.
– Да, конечно. Одну минутку. Тяжело опустившись в кресло, освободила от шпилек волосы, затихла.
Катерина, в кипельно белом фартуке, и такой же наколкой на голове, словно солдат на посту, возвышалась над креслом во весь свой гренадерский рост. Её розовощекое лицо было сплошь усеяно веснушками, и казалось, что они от избытка просы̒пались на руки, такие же розоватые и крупные. Сейчас они нетерпеливо мяли домашние тапочки хозяйки.
Когда она впервые появилась у них в доме, Оленька подумала, что к ней приставили шпионку. Но однажды, слушая ее «трескотню», как она отбилась от трех мужиков в деревне, «одного кулаком по макушке, а двух за волосы, да друг об дружку, «хрясь», поняла, это Васино беспокойство о ней, самого-то неделями дома не бывает.
Вася, Вася… вот, опять…Птичку подарил. Она приняла, чтоб не обидеть, да не любы ей цветы на срез и птички в клетках, детство свое она провела на воле, в лесу, и птицы сами садились ей на руки, угощаясь крошками. А если, случалось по неосторожности на цветок наступить, так тужила и совестилась, будто жизнь отобрала у беззащитной красоты.
– Барышня, про соловушку, не забудьте. Умаялись, поди, барышня, много больных то было? Простодушно спрашивала Катерина.
– Да, раненых много.
Перьевой комочек меж ладоней оживился, и пытался вырваться, царапаясь коготочками. Оленька впустила соловья в клетку.
– Скучает в неволе. Надо попросить Василия Степановича выпустить его по весне.
– Да, господь с вами, Ольга Семеновна, Стяпаныч с ним, как с человеком гутарить, надыся червячков приволок, и где по зиме-то достал? Он же за птахой ентой, как за дитем малым, своими то не обзавелся…
Катерина укоризненно посмотрела на Оленьку.
– Это не ко мне вопрос, ему никто не мешает жениться и обзаводится.
– Ну, да, ну, да, ну, дык, можить…
– Не «можить», что у нас на ужин сегодня?
– Постный день сегодня, Ольга Семенна, каша грешневая, капустка квашеная, сушки к чаю, прянички, бараночки.
– Готовь чай, Катюша, я в душ.
– А может грыбочков, с глазами?
– Что?
Остановилась в недоумении хозяйка.
– Дык, в Рязани ядять грыбы с глазами, их ядать, а они глядять.
Выпалив фразу, и подбоченясь, Катерина, радостно заливалась смехом. Ее могучая грудь и живот затряслись вдогонку. Картина была настолько живописная, что засмеялась и Оленька, усталость как рукой сняло. Все еще посмеиваясь, она вошла в ванную комнату, в которой