Современная русская проза, непрерывно обращающаяся к архаическим явлениям, религиозным представлениям, тщательно разрабатывает автокомментарий к создаваемому тексту, часто отказываясь от смысла первоисточника, трансформируя семантическое поле ключевых компонентов народной культуры. Так, функционирование целого ряда устойчивых мотивов (обличения, спасения, литургического обряда, погребального огня, связанного с метафорической интерпретацией смерти как «рождающего начала») существенно меняется. Мотив становится авторским текстуальным жестом, предлагающим его «ситуативное» прочтение и интерпретацию.
Сознательно обращаясь к известному эпизоду народной сказки, песни, мифа, современные прозаики приходят к радикальным выводам о судьбе человека и путях развития России. Включение в текст произведения широко бытующих волшебных, церковных историй свидетельствует о том, что писатель находится в состоянии поиска и культурной оппозиции по отношению к абсурдному миру с его антидемократией, псевдоосмысленным движением ввысь, лжекатарсисом. Хаос жизни предопределяет случайные культурные совпадения, имеющие место в действительности, которые лишь разоблачают призрачность реальной жизни. Под «культурным совпадением» подразумевается наличие в человеке этико-эстетических взглядов и принципов, т. е. наличие души. Современный индивид погружен в иррациональную стихию, уводящую его во мрак и пустоту мира. Современные авторы видят мир как хаос с его бесконечным движением, возрождающим мотив безумия, который способен умертвить человека (В.А. Пьецух, Л.С. Петрушевская, Т.Н. Толстая, В.О. Пелевин, В.Г. Сорокин, М.Ф. Липскеров). Безумец лишен сознания, которое позволяет человеку справиться с бездной хаоса и обрести смысл собственного существования.
Литературные «разговоры» Л.Е. Улицкой о несчастных, кротких, которым отводилось достаточно места в русской классике XIX века (А.С. Пушкин, Н.С. Лесков, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский), имеют известную степень